что каталась от салона к салону, от ателье к ателье, заказывала новый гардероб, комплекты драгоценностей к нему. Муж сказал ни в чем себя не ограничивать, вот я и не ограничивала.
Между примерками решила съездить к Яне, в кондитерскую. Казалось, работа в ней была в другой жизни, а ведь прошел всего месяц.
Подруга обрадовалась, но вела себя скованно, словно стеснялась.
– До начала ремонта осталось две недели. Я уже все приготовила, кухня не остановится, и заказы из дворца будут отгружены, – Яна словно отчитывалась передо мной. – Строители пообещали, что справятся быстро.
– Это твоя кондитерская, делай что хочешь, – отмахнулась я. И пусть я скучала от безделья в особняке Вышинских, изготовление пирожных и кексов меня, увы, уже не привлекало. – Как Андре?
Яна порозовела и выдавила смущенно:
– Вернулся из поездки и пригласил на свидание.
– Замечательно. Надеюсь, он оценит такую прекрасную девушку, как ты, иначе мне придется надавить через мужа, – произнесла я шутливо. Яна кривовато улыбнулась. А ведь мои слова, сказанные в запале, оказались пророческими. Андре вернулся, а я уже замужем.
Вскоре я попрощалась, взяла предложенную корзинку с эклерами и отправилась домой. Скучно. Муж много работал, уходя рано утром и приходя поздно вечером. Столица готовилась к приезду делегации из Аттана, и на нем висела забота о мерах безопасности. Мне иногда казалось, что он нашел прекрасный повод избегать встречаться с женой. И он не знал, что делать с нашим браком, и я. Вышивать я не умела, ездить верхом тоже, королева каждый день приглашала на утренний чай, но сплетни с другими аристократками не привлекали, хоть отношение ко мне немного, но изменилось. Как ни крути, теперь я наследная леди. Дом содержался в порядке умелой экономкой, лезть в ее работу было неуместно, да и незачем.
От безделья я решила поработать с памятью. Досконально изучила карту королевства, тщательно рассмотрела зеленый кусок леса, пытаясь вспомнить, откуда же мы пришли. Записала на листок те крохи, что удалось воссоздать. Бастард, жила в роскоши с папой и мамой. Потом что-то случилось, и нам пришлось убегать. Отца с нами не было. Были я, мама, папин телохранитель Хонрокс и несколько мужчин, которые пришли с ним. Затем… долгая дорога, поляна, волки, смерть мамы, и, скорее всего, именно тогда я стала ведьмой. А еще… ласковый убаюкивающий голос, пробирающий до костей, оставляющий странную щекотку под кожей. Таинственный, почти потусторонний. Назовешь мое имя, я приду. Как я ни силилась вспомнить что-то еще, итогом была лишь дикая головная боль.
Развеять скуку неожиданно помог муж. Однажды он вернулся с работы очень рано и предложил мне поужинать вдвоем на террасе. Я согласилась, очень хотелось узнать, что он задумал.
Мы уселись в кресла, укрыли ноги пледом. Пусть осень в Корноле была мягкой и теплой, но, когда заходило солнце, становилось прохладно. Слуги, расставив на столе блюда, удалились.
– У меня к тебе два вопроса, – начал говорить Вышинский, когда мы закончили с первым блюдом. Он сам отставил грязные тарелки в сторону, и я поняла, что разговор будет конфиденциальным. – Первый… Я хочу, чтобы ты записала для потомков… – он пожевал губами, подбирая слова, – руководство для ведьм, точнее, по выявлению ведьм. За всю историю королевства не было ни одной ведьмы, согласной сотрудничать. Мы многого не знаем в их поведении, особенностях дара… То, что дошло до нас, крохи. В основном записи очевидцев, приукрашенные ложью, кроме документальных протоколов дознавателей о реально произошедших зверствах.
Я коротко улыбнулась, глядя на красивое серьезное лицо мужа. Такой строгий, отстраненный, педантичный… прелесть.
– Хорошо, напишу. Но предупреждаю, что сама еще много не знаю. Редко тренировалась, да и хотела добиться всего самостоятельно, без ведьмовского дара.
– Ты действительно в состоянии добиться всего сама… – тихий голос мужчины заставил удивленно моргнуть. Комплимент? С чего бы?
Я была бы не я, если бы не заметила перемены в поведении мужа. Он больше не язвил, не грубил мне, не пытался учить этикету. Словно его внезапно стало устраивать во мне все. Даже перестал кривиться на мое простецкое «налорд» в обращении. Это началось сразу же после поездки. Что его так преобразило? Демонстрация ведьмовской силы или то, что мы теперь муж и жена? А критиковать жену вроде как дурной тон.
Я вдруг подумала, что мы смогли бы спокойно сосуществовать друг с другом. Вот так мирно ужинать, разговаривать, обсуждать проблемы, советоваться. И через десять лет, и через двадцать. Мне нравится его честность, принципиальность, исключительная порядочность. Нравится его внешность, неброская мужественная красота, сильные руки, упрямый подбородок.
Жаль, что я не нравлюсь ему.
– А второй вопрос какой? – поинтересовалась я. Вышинский вздрогнул и отвел от меня взгляд. Быстро взял себя в руки и произнес хрипловато:
– Я много думал о том, что ты сказала мне тогда ночью… У меня есть предположения насчет отца. Ты можешь подтвердить или опровергнуть, – взгляд мужа потерял мягкость, стал острым, как наточенный кинжал. – Ванда слишком просто и легко стала королевой. Двадцать лет назад какие только сплетни не ходили о ней. Потом все как-то сразу успокоилось, ведь правление Ее Величества было счастливым и благополучным. Страна процветала, экономика крепла, народ был доволен… Раньше я не задумывался об этом, но после твоих слов… Сначала пришел к выводу, что Ванда – ведьма, – я выразительно хмыкнула. Вышинский прищурил глаза, – но сразу же отмел эту мысль. Вряд ли она бы искала ведьму, если бы сама ею была. Проблемы в королевстве начались сразу после смерти ее матушки, значит…
– Бабушки, – поправила я мужа. – Марфа была ее бабушкой. И это секретная информация.
– Да, – угрюмо произнес Вышинский, – теперь все стало на свои места. И коронация, и внезапная страсть отца к королеве, и все остальное.
Мужчина низко опустил голову, словно не хотел, чтобы я увидела выражение его лица. Справившись с эмоциями, он посмотрел на меня и бесцветно произнес:
– Знаешь, что самое ужасное? – я вопросительно приподняла бровь. Вышинский продолжил: – Самое ужасное то, что, только-только оправившись от ран, отец приказал заложить карету и поехал во дворец, к королеве, – мрачная горькая ирония сквозила в его словах. – Ванда испугалась шрамов, инвалидного кресла и выставила его вон. А вскоре сама уехала жить в Корнол, запретив отцу появляться в столице.
