Тролле искал болото, чтобы утопить старуху: «Прочь её, мне больше не о чем мечтать!» В это время сантехник Паюнен метался по поезду в поисках чемодана, в котором были его рабочие инструменты, свёрнутый шланг, пара тонких резиновых трубок, тряпка и моток отличной водонепроницаемой пакли: «На минуту отлучился! Вот беда! Народ такие воры!»
Болота не было. Среди молодых папоротников журчал широкий ручей. Арви спустился к нему, скользя по влажной траве. Впереди маячил сложенный из валунов мост, в нём – труба, куда убегал бурный поток. Арви раскрыл чемодан и вытряхнул содержимое в воду. Несколько удивило, что старуха посыпалась с металлическим дребезжанием. Пустой чемодан Арви швырнул в черничник и пошёл обратно на вокзал.
Часть пятая
Горбатого могила исправит.
Русская поговорка
Руна первая
Артиллерист Лайхонен вспоминает летние события 1944 года.
Горбуна и тамплиера забирает смерть
Девятого июня 1944 года Советский Союз начал крупномасштабное наступление на Карельском перешейке. Вот что под рождественской ёлкой рассказывал правнукам артиллерист Лайхонен об этом ужасном дне:
– Кукушка долго куковала, потом, словно испугавшись чего-то, улетела. Я выглянул из окопа. Туман над нейтралкой рассеялся, из облаков высунулось мутное солнце, и вдруг над болотом встало лицо Войны – с венцом из колючей проволоки, свисающими клочьями кожи, изборождённое траншеями и воронками, из которых текла кровь. В небе послышался гул. Смерть сидела за штурвалом советского штурмовика Ил-2. Она осматривала поле, на котором намеревалась собирать свою жатву. Начался бой. Тощая утюжила наши окопы. После воздушного налёта начался артобстрел. Я получил ранение, оторвало ногу по колено. Я пополз в блиндаж.
– Дедушка! – воскликнул маленький Пентти, – как же тебе её оторвало, если вот она, в красном носке?
– Да, я ошибся. Это Маркусу оторвало, а я отделался лёгким ранением в голову. Дырка была неглубокой, но кровоточила. Мы с Маркусом доползли до блиндажа. Там уже было много раненых. Все кричали и молились. Вдруг страшно загрохотало. Это смерть подошла вплотную и постучала костяным кулаком. Крыша блиндажа рухнула, нас засыпало землёй и брёвнами. Я думал, что умру, но мне повезло, меня откопали. Я выжил, женился на вашей прабабушке, родил Матте и Пальте, они родили Бруно, Алвара, Хелену и кого-то ещё из ваших родителей, да?
– Эррки, Кати и Петри!
– Да, конечно. А эти родили всех вас. Сейчас будем есть утку, я выпью рюмку вишнёвой настойки.
– А как же Маркус?
– Ему тоже повезло. Одна лотта успела перевязать ногу, остановила кровь. Его тоже откопали, но он не женился. Сейчас живёт в доме для престарелых и играет на органе.
– Как же он играет без ноги?
– Я не знаю. Возможно, ему одной хватает. Или жмёт на педаль протезом. Вот я вам песенку спою: «Бог близок, он охотно с плеч любящих Его снимает гнёт заботы и горестей ярмо. И также не пугайтесь вы тяжести вины, лишь искренно покайтесь, тогда вы спасены».
– Дедушка, в чём тебе надо покаяться? – спросила Мари.
– Я не знаю. Пошёл защищать свою родину. Но, может, забрёл не туда? Надо каяться на всякий случай. Мы так устроены, что все наши мечты, даже самые высокие и прекрасные, могут привести в преисподнюю. Человечек маленький. Непреодолимые силы швыряют его в окоп – как вы бросаете вашего Касперле[73]. Поднимите беднягу.
Подошёл старший правнук Райно:
– Дедушка, я сегодня тоже песню спою. Это будет мой рождественский подарок.
– Спой, очень хорошо, спой.
– Я с подругой приду, попозже, ты только не усни.
– А вы меня разбудите, я рюмочку выпью и тут в кресле подремлю.
К полуночи в доме бывшего артиллериста Лайхонена собралась вся его огромная семья, дети, внуки, правнуки, какие-то подруги и бойфренды с татуировками и разноцветными волосами. Маленький деревянный Касперле чувствовал себя в этом обществе очень комфортно.
Райно пришел со своей девушкой, они решили дать концерт. Все расселись. Прадедушку в его инвалидном кресле подкатили под ёлочку. У Райно был баян, а подруга – красотка в этническом платье – держала на коленях кантеле.
– Это песня про Германию. Дедушка, её обычно исполняют на других инструментах, электронных. У нас переделка для народных.
– Хорошо. Мари, возьми Касперле, пусть он тоже послушает. Не урони, а то отобьёшь ему нос. Он старый. Я его вашему папе сорок лет назад из Мюнхена привёз. Райно, мы слушаем песню про Германию.
Парень дёрнул мех и сосредоточенно забегал пальцами по кнопкам. Девушка сначала нежно перебирала струны, потом принялась их рвать. Всё было возвышенно и эмоционально. Кое-кто думал, что виолончели не хватает, но тогда бы не услышали Райно – микрофона-то нет.
Райно пел про Германию – юную и древнюю, которую любить невозможно, но и покидать не хочется, такую надменную, высокомерную и вдруг – захваченную, покорённую. В общем, чем выше взлетел, тем ниже падаешь, особенно, если ты сверхчеловек[74].
После концерта молодёжь пошла в ночное заведение, там случилась драка и Райно заработал фингал под глаз. Спорили о национальном самосознании и исторических событиях двадцатого века. Кто-то задался вопросом: а что было бы, если бы Финляндия не сопротивлялась Советскому Союзу, а вела бы себя, скажем, как Эстония – то есть легла бы под него, а потом, в начале девяностых, тихонько выползла, сохранив свои территории. И Виипури точно был бы наш!
Нам неизвестно, на какой позиции стоял правнук артиллериста. Мы знаем лишь, что была драка с битьём лица и посуды и на следующий день после Рождества сонный полицейский принёс родителям Райно квитанцию – выписали штраф.
* * *
Девятое июня стало самым страшным днём в истории Карельского перешейка – земля была разорвана и пропитана кровью. Артиллеристу Лайхонену действительно повезло.
Но больше всего в этот пасмурный день повезло Выборгу. Ночью по нему собирались нанести удар шестьсот советских бомбардировщиков авиации дальнего действия. Древний город должен был исчезнуть с лица земли. Однако пролетевший советский разведчик погоды сообщил неблагоприятные данные: облачность 10 баллов из 10, проливной дождь, нижняя граница облаков 200–500 метров, видимость 1–2 километра. Массированный налёт на Выборг был отменён[75].
* * *
Финская оборона была пробита, советская сталь сразила Йозефа Гусмана – пушкарь Яша Горенштейн артистически сладил расчёт и прямой наводкой, точным попаданием оборвал тамплиерскую жизнь.
«“Забил заряд я в пушку туго!” – кричали Чудик и Зюзьга, выкатывая «сорокопятку», – получи, фашист, за Ленинград!» Их радисту Александру Михайловичу чуть не оторвало ноги. Придя в себя, Александр Михайлович понял, что остался последним радистом полка.
