ты приводила себя в порядок, я пошёл ко всем и рассказал. Даже показал доказательство. В итоге настоял на ничьей. Потому что формально на тот момент девочкой ты уже не была. Ковалёв отругал меня последними словами. Я по сей день помню выражение его лица…
Таня молчит. Надеюсь, хотя бы слушает…
Никогда не исповедовался в церкви, даже не представляю, как это выглядит и почему каяться в своих грехах надо именно перед священником, а не, скажем, психиатром. И сейчас моя исповедь предназначается для самого дорогого для меня человека. И от того, согласится ли Таня отпустить мои грехи, зависит вся моя жизнь.
- Хочу, чтобы ты знала, как сильно я раскаиваюсь. Уже тогда на парковке, когда говорил тебе о споре, чувствовал себя мразью. Казалось бы, я был отмщён, о пари и моём фортеле растрепали по универу. Мы были квиты, но на душе было мерзко… Я так хотел быть с тобой, особенно после того, как понял, что ты вовсе не такая, как моя биологическая мамаша! Проклинал себя за тот спор и за то, что обидел тебя. Многое готов был отдать, чтобы отмотать время назад и всё переиграть или как-то исправить. Неоднократно порывался попросить у тебя прощения, но каждый раз одёргивал себя, не мог простить, что ты растрепала всем мою тайну…
- Как у вас, мажоров, всё просто. Захотел – назначил виновной, втоптал в грязь и пошёл дальше с чувством полного удовлетворения…
- Не было никакого удовлетворения. Были муки совести, презрение к себе и боль от невозможности быть с тобой. Какого чёрта я всё это натворил? Не знаю… Идиот потому что. Выдумал себе какие-то несерьёзные ценности, заставил себя поверить в их значимость… А на кой мне авторитет и почитание других, если я сам себя презирал? Но до меня это дошло слишком поздно… Тогда у меня не было других подозреваемых в крахе моего величия, кроме тебя. Я был слепым дураком. Казалось, что всё однозначно. Мою тайну знали только домашние и ты. Я был уверен, что Макс не станет трепать языком, опасаясь оказаться в опале у отца. Оставалась только ты.
Молчит… Лучше бы кричала, злилась, обвиняла меня… Я мог бы защищаться. А выворачивать душу, не чувствуя отклика… Тяжело…
- Самое мерзкое, что растрепал всё-таки он. Но я узнал об этом только недавно. Красиво всё провернул, гад. Оказалось, что Макс видел, как я с тобой разговаривал тогда в клубе. Знал, что я тебе это с рук не спущу и отомщу. Всё разыграл как по нотам. Просчитал меня, как опытный шахматист, хотя никогда не любил эту игру. Да он даже в стратегии на компьютере не играл, потому что они ему не давались! А тут – наблюдал, потирая руки, как я попал в его ловушку и творил дичь, а потом рассказал отцу о том, как я тебя обидел. Тот, естественно, наказал меня, лишив наследства. К тому времени чувство вины меня уже загрызло окончательно, поэтому я просто принял его решение и даже спорить не пытался. Очень удивился, что эту компанию папа оставил мне. А когда посмотрел отчёты за последний год, то понял, что это тоже элемент наказания.
Усмехаюсь. Нелегко признаваться в своих неудачах. И ещё труднее принять и озвучить, что меня провёл мой младший брат, которого я всегда считал не способным ни на что дельное.
- Таня, догадываюсь, что ты считаешь меня бездушным чудовищем. Дай мне ещё один шанс, пожалуйста. Я очень виноват перед тобой. Но позволь мне реабилитироваться и заслужить твоё прощение. Пожалуйста…
И снова не отвечает…
- Марк, я устала. Подай мне, пожалуйста, ходунки. Мне нужно в санузел.
Вскакиваю.
- Я тебя отнесу.
- Нет, Марк. Зачем? Я сама…
- Врач сказал не нагружать сегодня ноги.
- Марк, но это же несерьёзно…
- Серьёзно. Давай, держись, – откидываю одеяло, пытаюсь удобно ухватить Таню руками.
- Что ты делаешь? – пытается прикрыть оголившиеся ноги.
Я сегодня уже носил её. Но тогда нас разделяли толстые слои лыжных комбинезонов. А сейчас она в трусиках и футболке. Всё совершенно невинно, но её близость, соприкосновение с открытыми участками кожи и запах сводят с ума. Сколько лет прошло, а я помню, как с ней было хорошо…
Прижимаю к себе. Таня обхватывает рукой мою шею. Теряю связь с реальностью. Она моя… Не выпущу из рук, не отпущу, никому её не отдам…
Встречаемся взглядами. С разгона влетаю в стену… Вдребезги разбиваюсь. Тону… Невыносимая пытка – быть так близко и так далеко от любимой.
- Марк, поставь меня, пожалуйста, и выйди.
Сам не замечаю, как оказываюсь с ней в санузле.
- Тебе точно не нужна моя помощь?
- Не надо делать из меня немощную, ладно? Повреждение связок – это не смертельно.
Ей смешно, а я никак не могу заставить себя разомкнуть руки и отпустить.
- Я за дверью подожду. Если что – зови, – наконец нахожу в себе силы выйти.
Звучит глупо. Я хорошо запомнил слова врача. Тане повезло – серьёзных повреждений нет. А растянутые связки могут доставлять беспокойство долго, но ходить она может. Я готов её на руках носить… Только нужно ли это ей?
Прислушиваюсь к происходящему внутри. Стук сердца заглушает все звуки. Знаю, что неизлечимо болен Таней и похож на маньяка-безумца. Но ничего поделать с собой не могу. Внутри всё дрожит, похоть носится по кровеносной системе с бешеной скоростью. Пережитый сегодня стресс в сотни раз усиливает остроту ощущений.
Как только дверь приоткрывается, делаю шаг вперёд и снова подхватываю девушку на руки. Она не сопротивляется и молча позволяет вернуть её в исходную точку – на кровать.
Она моя… Тормоза отключаются, подчиняюсь животным инстинктам. Не давая укрыться, нависаю сверху. Медленно глажу бедро, забираюсь под футболку. Я помню, какое красивое у Тани тело, и сейчас перед глазами я вижу именно его, мысленно визуализирую движение руки.
- Танюша, я люблю тебя… Люблю…
Ласкаю рукой, касаюсь губами ключиц, шеи, губ… Пытаюсь углубить поцелуй, отчаянно надеясь получить какой-то отклик…
И я его получаю.
Глава 22
Таня
Нервы расшатаны стрессом. Уже сколько часов прошло, а я всё никак не могу взять себя в руки. Мгновения кошмара, когда меня вертело снежное цунами, отчаянные попытки понять, в какой стороне небо и жизнь. Холод, недостаток воздуха, паника… Я ведь уже
