видел. Она просто стоит и красуется». Теперь зритель пошел более требовательный: «Мы хотим новую песню, новое платье и новый парик. Каждую неделю. Да, мы хотим знать, кто перед нами выступает, но нам нужно что-то новенькое каждую неделю».
– Мне больше всех нравится Мэрилин, – сказала я.
– Да, Билли всем хорош, – ответил Пол. – Зрители влюбляются в него еще до того, как он вышел на сцену. Он может угодить как самому искушенному дрэг-квин, который в шоу уже лет сто, так и новичку, впервые надевшему платье.
В бар вошел мужчина.
– Привет, Тиш, – сказал Пол. – Ну что, «Миллер Лайт»?
Я долистала альбом и на последней странице увидела фотографию Туны при полном параде и вырезку из августовского некролога – его издали незадолго до того, как я впервые пришла в «Наш дом». Улыбающийся статный мужчина на фотографии показался мне очень сдержанным. В его глазах светились лишь крошечные искорки того огня, который горел в Туне на других фотографиях. В конце некролога значилось: «Памятные таблички могут быть направлены в Американское онкологическое общество и в Американское общество по борьбе с лейкемией».
Я подняла глаза на стоявшего передо мной Пола:
– Мне очень жаль. Я не знала.
– Наша история навсегда разделилась на до и после смерти Туны, – произнес Пол. – Она рассказала нам о СПИДе, но для нас это было что-то далекое. Помню, что благодаря Туне я впервые встретил больного СПИДом. Она сказала нам: «На выходных ко мне в гости из Далласа приедет человек, больной СПИДом. Я хочу, чтобы вы с ним познакомились, поговорили и, возможно, узнали что-то новое. А вот вам презервативы».
– Вот это да! – удивилась я. – Туна раздавала вам презервативы?
– Она называла их «презвертативы». Помню, как-то раз она устроила собрание перед шоу. Выбрать время неудачней – еще постараться! Все были в предвкушении представления, а она хотела поговорить о безопасном сексе. Но выпила слишком много виски и сказала, что принесла нам всем «презвертативы». Туна всегда выражалась предельно ясно, пытаясь использовать термины, но при этом вставляла в речь немало уличных словечек. Была у нее фирменная фраза… – Пол замолчал. – Ее мы, пожалуй, опустим.
– Меня не так-то легко удивить, – сказала я. – Что за фраза?
– «А ну выплюнь, это вообще-то не твое». Думаю, объяснений не требуется.
– Не требуется.
– Но она была такой… – произнес Пол. – В общем, Туна – это Туна. – Пол взял в руки альбом и сменил тему разговора. – Я просто подумал, что тебе будет интересно узнать историю.
– Пол, я хочу знать, взяли ли люди презервативы? То есть «презвертативы».
– Я им не нянька. Но, наверное, взяли, – ответил Пол. – Кстати, раньше у нас у сигаретного автомата стояла корзинка с презервативами. Небольшая, но все же… Было время, к нам тут повадился один персонаж. А потом он же начал рассказывать направо и налево, что зашел в бар и – «Вы не поверите, там постоянно занимаются сексом! Да туда войти невозможно: по всему помещению разбросаны презервативы. Это самый настоящий дом оргий».
– О боже, – выдохнула я.
– Всякий раз, когда к нам заходят с улицы, у них в голове одна мысль: «Посмотрим, что тут происходит и за что этот бар можно бы закрыть». Многие в городе только и ждут, когда нас не станет.
Не знаю, говорил ли Пол только про бар или про всех геев. Возможно, обо всем сразу.
– Когда ты впервые у нас появилась, я поверил в твою историю, и ты произвела на меня хорошее впечатление. Но я все равно несколько дней ждал, когда же мое имя появится в газетах. «А вот и главарь шайки, Пол Уайнленд. Он работает барменом, и все посетители бара на него равняются…»
– О нет, – сказала я. – Только не это!
– Излишняя осторожность не помешает.
– Пол, если я достану много презервативов, ты поставишь их на видное место?
Пол молчал.
– Я помню, ты говорил, что в баре нет больных, но заболеть может кто угодно. И главное, что здесь бывают люди из самых разных мест. Напротив бара – гостиница «Хилтон», и к вам приходят прямиком из тамошнего конференц-зала. Я не хочу, чтобы люди перестали делать то, что они делают. Боже упаси! Пусть продолжают в том же духе. И для этого им в карман нужно положить то, что может им пригодиться.
Подумав с минуту, Пол сказал:
– Хорошо.
Наутро я поехала в Литл-Рок и, как всегда, зашла в департамент здравоохранения с заднего входа. Все уже успели ко мне привыкнуть.
– Мне нужны презервативы, – сказала я. – Я буду их раздавать.
– А кто это согласовал?
– В каком смысле?
– Мне нужно знать имя человека, который разрешил вам взять презервативы, – ответила женщина.
– Эм, кажется, у него кабинет на третьем этаже. Как же его зовут?..
– Так, на третьем этаже, – сказала женщина, стуча по клавиатуре. – Записала.
– Да, – произнесла я. – На третьем этаже.
Им было плевать. Только бы услышать какое-нибудь имя, чтобы не пришлось ничего выдумывать, отчитываясь перед начальством, – остальное их не волновало. Так и решались все вопросы.
Презервативы в баре стали прорывом. В ответ на вопрос, кто их принес, слышалось: «Рут». Я общалась со всеми посетителями бара, и для меня было знаком, если кто-то из них мне говорил: «Можно позвонить тебе на следующей неделе?»
– Да, звони. Отличное сегодня шоу, правда?
Если бы я устроила собрание перед шоу, пользы бы не было никакой. «Привет, меня зовут Рут Беркс. Все, кто болен СПИДом и нуждается в помощи, выйдите вперед, и я вам помогу».
Благодаря доктору я снова и снова отвозила кровь на анализы, и мне опять и опять приходилось сообщать плохие новости. Но теперь парни хотя бы были в курсе. Иногда они рассказывали о друге, которому нужна помощь, и вскоре я везла его на прием к врачу. А еще я помогала людям со всего штата организовывать похороны. Некоторые без объяснения уезжали из Хот-Спрингса, а потом кто-нибудь из «Нашего дома» говорил, что один из этих парней умер. «Рак или что-то в этом роде». Может быть, они возвращались в родные города, как и ребята, которые приезжали домой в Хот-Спрингс, надеясь воссоединиться с родными. Но здесь их ждала только я.
Круг моих подопечных расширялся, и мне нужно было все больше лекарств. На одобрение заявок об участии в программе бесплатной медицинской помощи уходило время, а парни хотели начинать прием таблеток как можно скорее. Часто у меня оставались дозы азидотимидина и других лекарств, доставшиеся от умерших. Дэйв, Уолли, Стив… Когда конец был близок, ребята отдавали мне ключи, и я приходила к ним домой за лекарствами. Я догадывалась, что все мы склонны хранить свои сокровища в ящике для носков или на комоде. А еще ребята, что бывало нередко, просили меня отправить кому-нибудь записку вместе со старым школьным пропуском или семейной фотографией. Чтобы в семье осталась о них хоть какая-то память, пусть даже родные и не желали их знать.
У меня оставались лекарства, годовой курс которых стоил тысячи долларов. Сульфаметоксазол от пневмонии, кларитромицин для профилактики туберкулеза, ацикловир от вспышек герпеса, ингаляторы с пентамидином против пневмоцистной пневмонии, ганцикловир и новомодный фоскарнет от цитомегаловирусного ретинита… Моя кухня стала похожа на аптеку – я брала все, что могло пригодиться. А что, если правительство Арканзаса вдруг решит запретить выдачу лекарств от СПИДа? Случиться могло все что угодно.
Если кому-то из новых подопечных был нужен азидотимидин, но он не мог его получить или у него не было денег, приходилось выклянчивать таблетки у ребят, чтобы помочь человеку начать лечение. Я знала, что среди них есть те, кому осталось жить шесть недель, а запас таблеток – на восемь. Но им я этого, разумеется, не говорила. Если бы я забрала двухнедельную дозу таблеток, они бы сразу все поняли: «Ага, она считает, что я не выживу».
Я просила по три-четыре дозы то у одного, то у другого. Меньше всего таблеток я брала у тех, кто больше
