Постулат «Молчание — знак согласия» сбоя не дал. Энвер скользнул ладонями по изгибам моего тела к талии и груди, поднялся к плечам и обхватил лицо. Я закрыла глаза, послушно под лёгким давлением его пальцев приподняв подбородок. Услышала ошеломившее «Люблю тебя, моя предсказуемая…» и не успела ничего ответить — губы обожгло терпким поцелуем со вкусом кайенского перца и горького шоколада. Из глаз брызнули слёзы, перехватило дыхание, учащённо забилось сердце — и я не могла сказать от чего: от горечи, вдруг сменившейся сладостью с пикантным острым привкусом, или от его признания.
Когда эта сладость обволокла нёбо спасительным послевкусием, я поняла: вот так все началось — вышибло дух горечью и вылилось слезами, постепенно сменяясь терпкостью… и вот теперь я вкушала сладость.
Когда он отпустил мои губы, я ответила своей откровенностью:
— Ненавижу тебя… мерзавец.
— Я чувствую это, — серьезно ответил божественный гад.
— Что ты ещё чувствуешь? — с вызовом спросила, сложив на груди руки, отгородившись не от него — отгородив его от себя, от своего смятения и вдруг взметнувшегося в душе смешанной с негодованием радости. Любит… — Ты такой простой, как две монеты, — прищурилась я. — «Люблю» сказать, как бокал шампанского выпить?
Я и сама готова была признаться ему в этом же. Тело предало меня, едва я увидела Энвера. Но это химия, и с разумом она ничего общего не имеет. Мне нужно договориться сначала с ним, иначе меня будут рвать противоречивые чувства. Они уже раздирают.
— Я однажды не успел сказать всё, что хотел, тянул время… Усвоил урок и больше не могу терять время…
Его голос звучал ласково, а ладони на моём лице согревали теплом. Мы упёрлись лбами, как два упрямых барана, смотрели друг другу в глаза и говорили телами и взглядами больше, чем мог произнести язык.
— Хочешь рассказать мне о ней? — спросила очень тихо.
Наверное, мне этот рассказ был нужен гораздо больше, чем ему. Я уже научилась обвинять Энвера во всех своих проблемах и даже сейчас спихивала своё желание в зону его ответственности. Настоящий мужчина поймёт.
Энвер оказался настоящим мужчиной. Или я действительно настолько предсказуемая, что не понять причину моей завуалированной просьбы он не мог — мне нужно окончательно очеловечить его, позволить себе простить ему всё, что натерпелась в неволе, почувствовать, что он не тот, кем привыкла его считать и представлять.
Имя хозяина невольниц внушало ужас. Этот человек казался средоточием зла и центром боли. Точкой в мишени моей мести. Ещё не знала как, но воображение рисовало самые изощрённые пытки для этого гада. Мне он виделся толстобрюхим и вонючим, с тюрбаном на голове, в полосатом халате и наглой рожей с сальным взглядом. Мстить такому даже в мыслях было отрадно.
А он оказался божественно красивым молодым мужчиной, статью мог затмить Апполона. Но… центром моей боли и ужаса быть не перестал. Пусть приглушены эти эмоции, но у нас с ним не было возможности и причин поговорить по душам. Может быть, удастся сегодня? У меня к нему слишком много вопросов, а мысли о нём всё ещё отбрасывают яркую острую тень недоверия.
— Это была не слишком длинная история… — Энвер отпрянул от меня, взял за руку и подвёл к кровати. Усадил на неё, в сам сел напротив в кресло. — Мы познакомились с Настей банально — она отдыхала в Турции, а в Ризе приезжала с группой туристов на экскурсию…
— Курортный роман… — перебила рассказчика.
А я почему-то считала, что девушка из невольниц. И что эпитет «предсказуемая» я заслужила именно благодаря ей.
— Я же и говорю — банально, — дрогнули в грустной улыбке уголки его губ. — Она остановилась в Анкаре, и я приехал к ней сюда. Мы провели вместе десять дней…
— А у тебя уже был тогда невольничий бизнес?
— Не у меня, Валя, но да… я уже был в нём, — с горечью и упреком ответил Энвер. Ему явно не нравилось это обвинение, мгновенно воздвигшее между нами стену. А мне нравилось, что он признаёт вину. Мстительная бяка внутри меня радовалась и даже готова была его расцеловать за эти муки совести. Наверное, мою счастливую улыбку он расценил как идиотскую, но я ничего не могла с ней поделать. — Потом Настя улетела домой, и вернулась через месяц, чтобы работать в Турции.
— Кем?
— Она была косметологом, и прилетела в Турцию не только отдохнуть, но и подыскать работу.
— Какая предприимчивая девушка, — иронично брякнула я — бяка внутри меня оказалась ещё и ревнивицей. Теперь она хотела мстить за ту любовь, что сверкала счастьем в глазах этого мужчины на той фотографии из гостиной в замке. — Здесь своих косметологов мало?
— Понятия не имею, — дёрнул плечом Энвер. — Многие русские находят работу в Турции.
— Так что всё-таки произошло с ней? — мне совсем не хотелось слышать историю его любви. Гораздо интереснее было узнать, причём тут Кемран.
— Я познакомил ее с мамой, она тоже блондинка — моя бабушка русская.
Вот, значит, откуда эта тяга к русским белоснежкам.
— Всё равно не понимаю, причём тут Кемран… — Энвер порывисто встал, и я поняла — вот кто центр боли самого Энвера. Его брат. — Он родной тебе? — спросила, повинуясь мелькнувшей и пропавшей догадке.
— Сродный. Месут мой дядя…
— О как! То есть твоя мама с ним…
Я отшатнулась, когда Энвер одним лишь разворотом тела уничтожил три разделявших нас шага. Думала, самое малое — ударит. Но он лишь схватил меня за ворот и процедил таким холодным тоном, что заиндевели стены и потрескался фондю:
— Всякому терпению есть предел. Не надо его нащупывать так грубо. Ты девушка, Валя, тебе не к лицу…
— Ох, вы только посмотрите! — крикнула я, оттолкнув его от себя. Столик опрокинулся вместе со всем, что на нём стояло, напомнив мне, как Энвер смахнул в замке обед из пятнадцати блюд. Дамла позже упрекнула меня, что я должна быть как минимум сдержаннее, как максимум — умнее, и уважать труд других людей — она с раннего утра по просьбе хозяина готовила для нас романтический обед, за которым Энвер собирался со мной откровенно обо всём поговорить. — Мне к лицу только раздвигать перед тобой ноги?! Ах, ну да! Ведь у невольниц путь короткий — на член своего хоз…
