Одно знакомое.
Рошани Парех стояла к ней спиной и рассматривала вазу. Прия остановилась, мысленно перелистала календарь. Так и есть, сегодня воскресенье. День покупок. Мама говорила об этом прошлым вечером за ужином, несколько дней назад, до «Титаника», Вегаса и Элиот. Даже приглашала Прию с собой…
Прия стояла, смотрела, как мать любуется вазой, и жалела, что не может подойти. Ей хотелось коснуться маминого плеча. Заварить ей кружку чая с выращенными на солнце специями, сесть за стол на кухне, поболтать, как в прежние времена. Хотелось рассказать о сокровищах, которые довелось увидеть, о местах, где побывала, о парне, которого любит. Особенно о Фаре. Прия уже сбилась со счета, сколько раз собиралась привести его к субботнему ужину, но сочла это неразумным. Хотя Фар тоже работал для прикрытия; как и Грэма, его наняла в качестве независимого предпринимателя одна из многочисленных легальных компаний Лакса. Но как скрыть, что они уже год поддерживают отношения?
Хотелось, хотелось… И все же надо идти. Мама думает, что Прия сейчас на дежурстве в поликлинике, и если, повернувшись, увидит дочь с диагностической машиной за восемь тысяч кредитов в сумке, у нее появятся вопросы.
Уняв разволновавшееся сердце, Прия продолжила путь.
23 МАГИЯ Е VINO
Напрямую от ангара с машинами времени до виллы Лакса добрых десять километров. Быстрее всего туда добирались по подземному тоннелю на магнитной тележке, которая обычно проделывала это расстояние за пару минут, проносясь через катакомбы Старого Рима и свайные поля, державшие на себе небоскребы Зоны 2. Через каждые полкилометра мигали сигнальные огни, служившие единственными индикаторами скорости. Фар считал их через линзы солнцезащитных очков и старался не паниковать. Получалось только наполовину.
Магнитный кар вкатился в винный погреб Лакса, где на стеллажах стояли сотни бутылок любимого портвейна черного дельца. Проходя по подвалу, Фар вел пальцем по горлышкам бутылок, оставляя линию на стекле, покрытом, как бархатом, пылью. Так он делал всякий раз, попадая сюда. Метки, оставленные в прошлые посещения, все еще виднелись — на разных стадиях исчезновения. Пыль оседала снова.
Всю дорогу до лестницы он оставлял на бутылках четкий непрерывный след, потом вытер палец о рубашку и устремился наверх. Элиот следовала за ним, как дурное предчувствие, от которого невозможно отвязаться.
Такую виллу, как у Лакса, мог позволить себе человек, потерявший счет деньгам. Каркас большого дома остался прежним, хотя многие из первоначальных удобств пришлось реконструировать, заменив их современными достижениями: окнами с автоматическим затемнением, голографическими платформами, площадкой для посадки летательной техники. Несмотря на то что все окна были защищены фильтрами, в воздухе явственно ощущался запах городских выхлопов. Дом, мглистый дом. Сегодня легкие Фара отказывались дышать этим, словно органы тела предчувствовали, что конец близок, и заранее переставали работать. Остановка дыхания. Когда они наконец вошли в главный зал особняка, Фар подумал, что и сердце сейчас остановится. Лакс сидел на своем обычном месте — в кожаном кресле с высокой спинкой, лицом к панорамному окну, занимавшему целую стену. Перед ним, до самого горизонта, открывался широкий вид, Новый Форум сверкал золотом, причудливо отражаясь в зрачках Лакса.
— Нарвались на неприятность, капитан Маккарти?
Вполне подходящее для нее имя.
— Не совсем, если быть точным…
— Лакс. — Фигура в кресле, казалось, совсем не пугала Элиот. Фар не мог понять, что это — показная храбрость или отнюдь не блаженное неведение. — Могу я называть вас Лаксом?
Адские погремушки в синенькой коробочке. Вся, увы, слишком короткая жизнь промелькнула у Фара перед глазами, отразившись на стеклах очков. Поход на аттракционы с Бергом. Посещение Колизея с матерью в знойный летний день. Первый поцелуй с Прией — после их второго дела; он стоит, прислонившись спиной к камням Старого Форума, в венах бурлит тестостерон, а губы ее на вкус, как рукотворный лунный свет — легкие, серебристые, загадочные.
— Снимите эти штуки. — Лакс махнул рукой на очки. — Я люблю смотреть глаза в глаза.
Фар подчинился, и дневной свет больно ударил по сетчатке.
— Кто это? Я не люблю сюрпризов, капитан Маккарти. — Слова сочились ядом — из тех, что убивают медленно, когда уже решил, что все обошлось и дальше будет прекрасно. — А еще мне не нравится видимое отсутствие багажа в ваших руках.
— Давайте не будем забегать вперед. — Элиот шагнула к креслу, так что Лаксу не оставалось ничего другого, как посмотреть на нее. — Меня зовут Элиот. Я новенькая в экипаже «Инвиктуса».
— Вы никто, пока не поставите подпись под моим контрактом, — возразил Лакс, хотя голос его звучал уже не так ядовито. — Мы встречались? Лицо кажется знакомым…
— У меня много лиц. Они позволяют мне очень эффективно заниматься своим делом.
— А чем вы занимаетесь? — спросил делец.
— Я — женщина эпохи Возрождения. Появляюсь то здесь, то там. Записываю, наблюдаю, краду. — Она высоко подняла ладонь и пошевелила пальцами. — Капитан Маккарти в своем деле хорош, но я сделаю его команду еще лучше. Из-за пересечений линий времени вы в каждой экспедиции достигаете только одной цели, правильно? С двумя парами рук ваша добыча удвоится.
— Убедительный аргумент. Или станет таковым, если у вас есть что предъявить. — Лакс встал. — Где «Рубаи»?
У Фара язык присох к небу. Он посмотрел на Элиот, такую невыносимо яркую на солнце в белом комбинезоне, что пришлось закрыть глаза.
Опять побежали фрагменты жизни: улыбка Имоджен, впервые взявшей на руки пушистый шар, впоследствии названный Шафраном. Фар тогда играл с Грэмом в шахматы и выиграл, хотя 99,9 % за то, что друг поддался, чтобы улучшить ему настроение. Серебряные буквы И-Н-В-И-К-Т-У-С, выгравированные на обшивке, мерцающие, говорящие о том, что корабль его и готов отправиться в любое время. Какой был момент. Он мог бы жить в нем вечно. Мог бы умереть прямо сейчас.
Но может и пережить с ним самое неприятное.
— Я…
Вмешалась Элиот:
— Мы доставили обещанное.
Фар не верил собственным глазам. Дубовый футляр. Тот самый дубовый футляр. Тот же размер, тот же замочек, та же прекрасная полировка. Протягивая предмет Лаксу, девушка держала его обеими руками.
Ребенком Фар упрашивал мать остановиться и посмотреть уличные представления на пьяцца в Зоне 2. Если вложить несколько кредитов в протянутую ладонь живой статуе, та задвигается: исполнит поклон с подметающим движением рукой, подмигнет. Сделаешь то же самое с музыкантом, и он наиграет любую мелодию, какую только захочешь. Ему вспомнился старик с древним текстовым процессором, сидевший у фонтана Четырех рек: тот писал на заказ стихи для юношей, добивавшихся расположения красавиц. Но больше всего Фару нравились волшебники. Они могли почти любую вещь заставить исчезнуть — цветы, шарфики, голубей, игральные карты, а потом доставали их из самых неожиданных мест. В ту пору он чувствовал трепет, и его переполняла уверенность, что мир чудесен и полон волшебства.
