Однако без подводных камней не обошлось и на этот раз. Во-первых, сама причина назначения Май-Маевского была печальной: 13 ноября под Ставрополем был ранен в ногу начальник 3-й дивизии Михаил Гордеевич Дроздовский. Правда, долгое время его ранение не вызывало опасений, и все были уверены, что он вернется в строй. Но, увы, 14 января 1919 года Михаила Гордеевича не стало… А во-вторых, думается, что именно 3-ю дивизию Май-Маевский получил не просто так. В конце 1918 года «дроздовцы» имели в Добровольческой армии двоякую репутацию: с одной стороны, безусловные герои, с другой стороны — «не свои», «пришлые», не имевшие никакого отношения к Ледяному походу, подчеркнуто обожавшие своего командира, не скрывавшего монархических симпатий. Современник подчеркивал, что 3-я дивизия в Добрармии «была пасынком как в смысле пополнения людьми, так и в смысле пополнения материальной частью»[243]. Так что давали Владимиру Зеноновичу, в общем, отнюдь не «элитное» соединение, а сам он оказывался в положении дважды «чужого среди своих» — ведь он не был ни первопоходником, ни «дроздовцем». И нет сомнения, что на первых порах личный состав 3-й дивизии смотрел на нового комдива как на нечто временное.
Тем более что обстановка вокруг дивизии складывалась весьма напряженная. Сам Дроздовский после ранения передал командование одному из полковых командиров, В. К. Витковскому[244], но после взятия Ставрополя А. И. Деникин назначил временно исправляющим должность начдива генерал-майора А. В. Асташева[245]. Это был военачальник незаурядной личной храбрости (во время Первой мировой смог дважды (!) бежать из германского плена), но «дроздовцы» отлично помнили, как в начале их предприятия Асташев прилагал все усилия к тому, чтобы поход Яссы — Дон не состоялся. В итоге Асташев «прокомандовал дивизией всего три дня: вокруг него образовалась такая густая атмосфера, что ставка принуждена была срочно убрать его подальше от дивизии»[246] и снова назначить врид начдива «дроздовца» В. К. Витковского. Но интересно, что в дальнейшем на должность все-таки снова поставили «чужака» — Май-Маевского. Возможно, тем самым одновременно и проверяли генерала на прочность, и смиряли слишком уж самостоятельную, по понятиям Ставки, дивизию.
Итак, Владимир Зенонович оказался во главе незнакомого и, в общем, недоброжелательно настроенного к нему соединения — и вполне можно представить, что о нем говорили на первых порах за спиной. Этому, кстати, немало способствовали внешние данные героя этого очерка; при всех своих героических качествах Владимир Зенонович обладал, наверное, самой невыигрышной среди легенд Белого дела внешностью — он был низкорослым, тучным, «на своих коротких, как тумбы, ногах»[247] и носил очки (что было ему разрешено специальным приказом по 1-й саперной бригаде, отданным 2 декабря 1889 года). Вот каким увидел утром 3 ноября 1918 года своего нового командира начальник штаба 3-й дивизии полковник А. В. Черныш[248]: «Впервые я услышал о Май-Маевском и увидел его. Наружностью своей он, выражаясь мягко, никак не мог привлечь пользу. Среднего роста толстая и неуклюжая до безобразия фигура с посаженной на ней без шеи головой. Лицо большое, некрасивое, рябоватое, с длинным носом и маленькими неопределенного цвета, умными и хитрыми глазками, с некоторым выражением добродушия! По натуре это был большой барин, любивший, видимо, себя усладить в жизни. Во всяком случае, первое, что бросилось нам в глаза, это способность его хорошо и обильно пожрать. Аппетитом обладал всегда завидным»[249].
П. В. Макаров (на его истории и его воспоминаниях мы еще остановимся ниже) также приводит любопытные подробности: «Дроздовцы встретили нового начальника враждебно. Май-Маевский не участвовал в „Ледяном походе“, не сражался в рядах Дроздовского.
— Генерал прибыл на готовое и хочет окопаться! — ворчали офицеры. В штабе, не стесняясь, высказывались:
— Уж лучше бы назначили Витковского (участника дроздовских походов).
Даже солдатский Георгий трактовался как подлизывание к солдатским массам и вызывал насмешки»[250].
Впрочем, судя по всему, Владимир Зенонович успешно преодолел первую реакцию недоверия к себе. Тот же А. В. Черныш после невыигрышной для Май-Маевского характеристики замечает уже совсем другое: «Быстро довольно Май-Маевский стал вникать во все стороны положения дивизии и осваиваться со всем, что до нее относилось. Первое впечатление было, что 3-я дивизия получила умного начальника. И в самом деле, в значительном уме и опытности ему нельзя было отказать. Ко всем в штабе Май-Маевский отнесся дружески и особенно внимательно ко мне, как начальнику штаба. На первых порах он часто обращался ко мне за моим мнением в том или другом вопросе. И это не производило впечатления, что он искал решений у меня, а видно было стремление опытного начальника лучше, глубже и быстрее вникнуть в различные дела по дивизии Прошло так три дня, и Май-Маевский легко, без напряжений, иногда как бы шутя вошел в курс дела по командованию дивизией»[251]. Словом, если внешность нового комдива и вызывала сначала насмешки дроздовцев, невольно сравнивавших Май-Маевского с Михаилом Гордеевичем, то его деятельность сразу же вызвала уважение и внушила доверие к прежде незнакомому генералу.
