Естественно, мировая печать сразу же сообщила о поставках советского оружия в Испанию, что послужило основанием для демократических стран, Франции и США, сделать вполне предсказуемый вывод о том, что теперь все видят проявление коммунистической экспансии и экспорта революции. Советское правительство оправдывало свою позицию тем, что принцип нейтралитета является неприемлемым и противоречащим нормам международного права в случае борьбы законного правительства с мятежниками. А раз другие страны этот принцип постоянно нарушают, то он уже стал фактически несуществующим. СССР готов прекратить военную помощь республиканцам, но при непременном условии: то же сделают Италия, Германия и Португалия.
Совершенно неожиданно было оказано сильное давление на советское руководство со стороны испанских республиканских кругов, пользовавшихся поддержкой со стороны различных партий, включая откровенно троцкистские. Вопрос ставился так: «Победа рабочих и крестьян в Испании возможна лишь как победа социалистической революции». Стремясь удержать испанцев от революционной стихии, пагубно сказывавшейся на состоянии регулярной армии, советники рекомендовали на данном этапе, чтобы сохранить «единый народный фронт», не стремиться к установлению диктатуры пролетариата, а действовать «под флагом защиты республики» и не сходить «с позиций демократического режима». В письме из Москвы говорилось: «Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России».
Испанские события испортили отношения СССР с Англией и Францией, Румынией и Чехословакией, поставили под сомнение возможность сохранения антигерманского Восточного пакта. Но более опасным было то, что под влиянием революционных настроений в СССР стали сплачиваться радикально настроенные члены партии и комсомола, что являлось сильным аргументом против идей группы Сталина.
В условиях сложной международной и внутренней обстановки Сталин не оставлял надежды в полном объёме принять новую Конституцию, но для этого надо было окончательно подавить даже скрытое противодействие ортодоксальных коммунистов, которых в партии и за её пределами имелось ещё предостаточно. Тем более что в поддержку им только что вышла книга Л.Д. Троцкого «Преданная революция», которая содержала серьёзную, теоретически обоснованную и предельно резкую критику политики группы Сталина и его лично. В связи с этим стали тихо, без малейшей огласки проводить аресты известных НКВД ярых троцкистов, включая приведенных выше авторов разгромных статей по поводу пострадавших в «процессе 16-ти». Кроме того, начались незаметные постороннему взгляду кадровые перестановки, которые были направлены на укрепление позиции группы Сталина. Одним из самых значимых было назначение 26 сентября 1936 года на должность наркома внутренних дел СССР И.И. Ежова, сохранившего при этом за собой посты секретаря ЦК ВКП(б) и председателя Комиссии партийного контроля (КПК). Ягоду, оказавшегося «не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зино-вьевского блока ОГПУ», пока назначили на должность наркома связи вместо снятого А.И. Рыкова, чья судьба уже была решена.
Всю свою работу, включая аресты, нарком Ежов должен был координировать с заведующим Политико-административным отделом ЦК И.А. Пятницким, который подбирал кадры для НКВД, контролировал и согласовывал действия это-гр ведомства с Наркоматом юстиции, Прокуратурой СССР и различными судебными инстанциями. Другими словами, Ежов и Пятницкий в равной мере разделяли всю полноту ответственности за деятельность органов внутренних дел и госбезопасности.
Как напутствие новому наркому Ежову Политбюро своим решением от 29 сентября 1936 года утвердило директиву «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», которая призывала к расправе с этими «мерзавцами, скатившимися ещё больше вниз… их теперь приходится рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе». Причём репрессии предписывалось направить не только против тех, кто был ещё на свободе, ожидал суда или был осуждён, но и тех, кто давно находился в ссылке, включая всех, подписавших в 1923 году знаменитое «Заявление 46-ти» в поддержку позиции Троцкого. Таким жестоким путём Сталин стремился удалить с политической арены страны не только очевидных, реальных, но даже весьма проблематичных, лишь потенциальных противников начавшейся реформы, сделать таким образом невозможной любую критику проекта новой Конституции. При этом следил за тем, чтобы предписанная расправа не превратилась в широкую и бессмысленную охоту на ведьм.
Другим пунктом своего решения Политбюро объявило о возобновлении с 1 ноября 1936 года приёма в ряды ВКП(б) новых членов и кандидатов. Такими разными по своей сути действиями решалась двуединая задача создания Компартии обновлённого типа. В это же время комиссии в составе разработчиков текста Конституции Стецкого, Яковлева и Таля была поручена подготовка новой программы партии.
Вступив в должность наркома внутренних дел, Ежов провёл кадровые назначения, поставив вместо людей Ягоды своих выдвиженцев. Теперь в деятельности НКВД обозначились четыре основные направления: государственная безопасность, пограничные войска, милиция и управление местами лишения свободы. При этом сам Ежов сосредоточился на главном вопросе — тотальном разгроме оппозиционеров, прежде всего троцкистов. Кроме того, был создан ещё один отдел — первый, или охраны высших должностных лиц партии и правительства, который возглавил К.В. Паукер, бывший фельдфебель уланского полка австро-венгерской армии, попавший в русский плен и с 1920 года работавший в ВЧК. Создание такого отдела охраны свидетельствовало о действительно серьёзной опасности, которая угрожала сторонникам Сталина.
Предельно усилить персональную охрану соответствующих лиц пришлось на четвёртый день работы VIII чрезвычайного съезда Советов СССР, который открылся 25 ноября 1936 года в Свердловском зале Большого Кремлёвского дворца докладом Сталина по проекту новой Конституции. Этот доклад практически повторял текст выступления вождя на июньском пленуме ЦК. Добавились только поправки, внесённые в процессе всенародного обсуждения. При этом акценты были сделаны на том, что наступил «период полной ликвидации капитализма во всех сферах народного хозяйства, поэтому диктатура пролетариата» теперь может быть расширена и превращена «в более гибкую, стало быть, более мощную систему государственного управления обществом». В стране, ставшей государством рабочих и крестьян, утвердилась, стала господствующей социалистическая собственность. Из внесённых поправок докладчик не согласился с предложением о сохранении статуса лишенцев, отметив, что «Советская власть лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного периода». На опасения, что при выборах в верховные органы могут попасть враждебные элементы, ответил, что, «во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны советской власти». Во-вторых, если подобное произойдёт, «то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена плохо, а мы вполне заслужили такой позор».
В своём докладе Сталин ни слова не сказал о состоявшихся в текущем году в августе «процессе 16-ти» и в ноябре суде «по делу кемеровской троцкистско-диверсионной группы», которые закончились расстрельными приговорами в отношении видных деятелей партии, являвшихся убеждёнными сторонниками Троцкого. Однако в процессе прений выступавшие больше говорили о необходимости борьбы с различного вида врагами, чем оценивали статьи новой Конституции. Это отражало настроение подавляющего большинства партийного, советского и профсоюзного руководства. Даже предложенная система выборов рассматривалась ими с точки зрения права и обязанности советского народа «уничтожить всякого врага — троцкиста, зино-вьевца, националиста, меньшевика», который попытается использовать демократию как «расслабленность нашей воли и посмеет поднять руку против испытанных, верных руководителей». Против таких врагов «может быть только один приговор — физически уничтожить». А чтобы «смести их с лица советской земли», необходимо «всемерно усилить революционную бдительность». Словом, в речах ораторов усиливалась психологическая напряжённость, расширялся круг врагов, и новая избирательная система напрямую связывалась с неизбежностью репрессий.
