— Не поняла? — Я не знала, куда себя деть, мне стало холодно, и все тело покрылось пупырышками.
— Белье-то можно было и не снимать. Да и вообще, достаточно до пояса.
Я опрометью кинулась назад, за спасительную ширму и, чувствуя, как на смену холоду тело погружается в жар, быстро надела трусики и, прыгая на одной ноге, другой ногой попыталась попасть в брючину.
— Эх, Демина, Демина, — произнес он и натянуто улыбнулся.
— Простите… Я… Простите…
— Да нет, ничего, очень даже ничего. Ну что? Скоро там?
Я снова вышла из-за ширмы. Он попросил меня поднять руки вверх и, задумчиво цокая языком, спросил:
— Половой жизнью живете?
От неожиданности я вспыхнула и сказала:
— Нет.
— Накануне что ели?
— Да так, ничего особенного: сосиски, хлеб, чай, печенье.
— Лекарство принимали? Таблетки, микстуры…
— Нет, — я тревожно заглянула ему в глаза. — Что со мной?
— Я думаю… Знаете что, положу-ка я вас в изолятор. Анализы сделаем, кожника вызовем. А?
Я пожала плечами и обреченно уставилась в окно.
— Леша! — вдруг истошно вскрикнула я и бросилась за ширму. Рубашка трещала по швам, пуговицы не попадали в петельки, свитер упал на стул, и я никак не могла извлечь его оттуда. К тому времени, когда я выскочила на улицу, стремглав пролетев мимо ошарашенного врача, там уже никого не было.
— Леша. Леша. Я видела его. Он был здесь, — безостановочно бормотала я, торопливо шагая к своему подъезду.
Воспитатели сменились, и за вахтенным столом сидела разговорчивая остроглазая худенькая брюнетка, лет тридцати с небольшим.
— Демина! Ну где ты шляешься, черт возьми! Тебя такой шикарный мэн искал. Я смотрю, ты время зря не теряешь.
— Марта Петровна, голубушка, куда он пошел?
— Не знаю. Но он велел передать, чтоб ты вечером ему непременно позвонила.
— Вечером? — огорчилась я. — А до вечера?
— Не знаю. До вечера указаний не было. А кто это тебя так разукрасил? Клопы небось?
— Клопы! — радостно согласилась я. — Конечно, клопы! А меня уже тут в изолятор засовывали.
— Петя, что ли? Он может. Практикант хренов. — Марта Петровна прижала палец к губам и многозначительно посмотрела мне за спину.
Я оглянулась. К подъезду торопливо подходил врач и грозил мне пальцем.
— Не могу поверить, Демина! Вы так безответственны! Вас надо изолировать, а вы тут инфекцию разносите.
— Петр Александрович, какую инфекцию? — Марта улыбнулась и жестом пригласила его войти. — Ну какую инфекцию? Это же клопы! Санэпидстанцию надо вызвать, а не изолировать Демину.
— Марта! — Голос врача изменился, стал мягким и вкрадчивым, он улыбнулся так, что мне сразу стало ясно, что замужняя веселушка и этот юный доктор состоят в отношениях гораздо более близких, чем может показаться с первого взгляда. — Мои проблемы не должны касаться твоих. Ваших! И наоборот.
— Петя! — передразнила Марта Петровна интонацию молодого человека. — Наоборот! Мои проблемы очень тесно переплетаются с твоими. Вашими! И наоборот.
Они весело рассмеялись и, совершенно забыв обо мне, заговорили вполголоса о чем-то своем.
До моего уха донеслось голубиное воркование Марты и тихий шепот Петра Александровича, и, уже стоя перед своей дверью, я услышала, как меня окликнули:
— Демина! Зайди минут через двадцать, я тебе мазь дам, она снимет опухоли. И еще, если поднимется температура, не занимайся самолечением.
— Ладно! — пообещала я и, открыв дверь ключом, вошла в квартиру.
Включив душ, я подставила зудящее лицо под теплую струю. Достала с полочки шампунь и, намыливая голову, с наслаждением ощутила, как по телу бегут мягкие волны нежного дождика.
Я прогнулась, подставляя под этот дождик грудь. Под мышками приятно защекотало, тело обволокло блаженное возбуждение, и я невольно провела ладонями по животу вверх, пробежала пальцами по мягким выпуклостям груди, затем, сцепив пальцы замком, подняла руки и завела их за голову. Я уперлась затылком в своеобразный подголовник и потянулась всем телом.
По лицу заскользила приятно пахнущая пена шампуня. Я ополоснула волосы и, не открывая глаз, потянулась за полотенцем.
Ноги мои подкосились, и я едва устояла, когда рука моя вместо полотенца уткнулась в чье-то потное, волосатое тело.
Макушка моя вмиг онемела, дыхание сбилось, и я с трудом подняла веки.
— Ну? — Жирный, красномордый воспитатель нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он уже начал раздеваться сам, и от него шел псиный запах пота. Когда он коснулся моей спины, пытаясь привлечь меня к себе, руки его были холодными и липкими, как у жабы. — Ну, давай, — шепнул он и потянулся ко мне всем своим поросячьим корпусом.
Я отшатнулась.
— Мне нужно одеться, — пролепетала я, едва шевеля языком.
— Зачем? Это мне нужно раздеться.
— Однако! Ничего не скажешь, — пришла я в себя. — Вы хотите принять душ?
— И душ тоже, — произнес он противным голосом, облизываясь, как кот на сметану.
— Мне нужно одеться и срочно поехать в кожвендиспансер, — скороговоркой протараторила я, выворачиваясь из его объятий.
Он отдернул руки и испуганно спросил:
— Зачем?
— Не знаю. Врач сказала, что-то заразное.
— Заразное? — Он взглянул на мою пурпурную расцветку, едва скрывая отвращение.
— Конечно, заразное. Здесь так много заразы, не знаешь, от чего и подохнешь, — простодушно продолжала я. — А потом вы, наверное, слышали о СПИДе. Говорят, что он и бытовым путем распространяется.
— Неужели? — Жиртрест недоверчиво покосился в мою сторону, торопливо натягивая рубашку. — Знамо дело — бытовым. Трахаешься с кем ни попадя!
— Ну что вы! — наигранно возмутилась я. — Мне еще нет восемнадцати, а вы о таких вещах! Меня воспитывала бабушка, и она мне всегда повторяла: «Умри, но не дари поцелуя без любви». И я умру, но не подарю.
— Тоже мне, недотрога. — Воспитатель поплевал на ладони и пригладил остатки волос.
— А вас, если бы вы захотели, я смогла бы полюбить. — Я глубоко вздохнула, чтоб не рассмеяться, и сделала печальные глаза. — Но вы же не возьмете меня в жены?
— Ты что, совсем дура? Или прикидываешься? — Он как-то странно взглянул на меня и, доверительно понизив голос, признался: — В жены, конечно, нет, я — женат. А вот на содержание… Ты понимаешь?
— Вот в чем заключается ответ на вопрос о связи формы и содержания…
— Что? — не понял он.
— Хорошую форму все хотят взять на содержание.
