Яростки… Один такой чуть не отсек мне кисть. Присел я как-то в коридорчике отдохнуть, оперся ладонью на ползучую тонкую лиану, а она возьми да и скрути запястье, еще и шипы выскочили. Хорошо, Борис был рядом.
Борис. Сквозь меня, как призрак, пролетела черная тоска. Где ты сейчас?
– Эй, Лаура! Встречай свежее мясо! – вернул самообладание голос Базиля. – Такое же свирепое, как ты!
Вернулась злоба, обратная сторона заячьего страха, без нее навалил бы в штаны уже тонну, а так вроде как орел. Губы стянулись в узел, я повернул голову и чуть поднял, как Базиль.
На верху стены лежит, как кошка, смуглая женщина с черными пружинами локонов, такими с ног сбить можно, если хорошо крутануть. Плащ красным языком свисает со стены, в кулаке свернут хлыст, плиту чешут когти перчатки. Черное платье до щиколоток, юбка пышная от складок, талию стискивает темно-красный корсет.
Женщина вскочила на корточки, хлыст разматывается, шлепается под стеной, змея веревки упруго закачалась, подметает с плит пыль, теперь женщина в позе горгульи, такими украшают готические соборы.
Прохрипела по-испански. Не понял ни слова, но по интонациям что-то вроде «Наконец-то!».
Челюсти серебряные. Выше рангом, чем меднозубый тощий, но ниже обладателей золотых клыков. Губы, само собой, не смыкаются, с подбородка свисают слюнные нити, щеки надрезаны, края надрезов заклепаны в узорчатые кожухи. В общем, ей будто вживили капкан. Барака из «Мортал Комбат» был бы тут королем.
Базиль повернулся ко мне, лапа ныряет за спину, под плащ, оттуда вылезает длинный мачете. Базиль подкидывает, ловит за клинок, рукоять подалась ко мне.
– Повеселил ты меня, парень. Дарю.
Я, задушив неуверенность, беру. Есть соблазн испытать клинок на Базиле. Урод, как и все людоеды. За железки не продаюсь. Но вижу, Базиль воин, к такому готов, во взгляде читается: «Не надо».
– В общем, – говорит, – заходишь в огород, рубишь под корень, связываешь в охапки побольше, складываешь снаружи, вот тут. Носить будут другие.
Мотнул головой в сторону Лауры.
– И ее не зли. А то до ужина не доживешь.
Базиль ушел в сопровождении дуэта волкоршунов, Лаура проводила рычанием, гавкнула что-то явно враждебное, мол, валите отсюда, надоели. Взор, которым можно пилить доски, возвращается на меня, лицо изрубили черные морщины, щеки дрожат.
Меня чуть не сдуло штормом слов на все том же темпераментном языке, лоб окропили крошечные брызги, Лаура мотнула головой на ворота, перед моим носом свистнул кнут, я едва успел отшагнуть.
Сука!
Не буду искушать судьбу. Поворачиваюсь к входу, через три шага он меня проглотил, я в тени забора, в синеватом свете настенных нерводов.
Пол искрошен в зерна, пропитан влагой, некое подобие почвы, но такой суровой земли яросткам достаточно, растут и в более жестоких условиях. Хотя здесь их как волос в гриве льва. Свободен лишь пятачок вокруг входа, наверное, расчистила прежняя работница.
А вот, кстати, и она. Скручена лианами так, что не разглядеть, лишь овальный холмик, похож на могилу. На краю свободной полянки – тяпка. Черенок сломан, половинка лежит отдельно. Яростки связали инструмент не слабее, чем бедную девочку. Впрочем, я теперь не с пустыми руками.
Начнем.
Следующие часы поглотили опасной и монотонной работой. Джунгли уже не притворяются мирными стебельками, шипы торчат откровенно, лианы изгибаются, хлещут, пытаются заарканить лодыжки и запястья, колония чувствует угрозу. Я согнулся как зверь, подпрыгиваю, мачете бьет под основание, и тут же прыжок назад. Так, жгут за жгутом, кольцо свободы расширяется. Подгребаю зеленые трупы концом мачете, из них вырастают охапки, перевязываю такими же стеблями, уношу за ограду.
Лаура передышек не дает. Только пробую перевести дух, как позади взрывается испанская ругань, свистит хлыст. Пару раз он меня зацепил, благо на мне жилетка, но даже сквозь нее… будто облили кипятком. Не стесняюсь вслух крыть Лауру матом, все равное не понимает.
От такого темпа адски жарко, да и вообще здесь баня, столько тел в одном, хоть и огромном, каменном ящике, и все пашут как кони, а еще паровые и электрические двигатели, котельные…
Я воткнул мачете в землю, снимаю жилетку, затем свитер, одежда улетела в угол. Лаура, восприняв как попытку бездельничать, спрыгнула на освободившееся от яростков пространство, стартовал очередной испанский сериал, хоть уши затыкай, мегера подошла ближе, но мачете вовремя вернулось в ладонь, хлыст уже полетел по мою душу, точнее, мясо, я успел отшагнуть, клинок махнул, и под ноги упал кончик хлыста длиной с гадюку.
Лаура зарычала, шаг назад, хлыст угрожающе затанцевал, но я не реагирую, лишь холодно смотрю в глаза.
Медленный разворот, возвращаюсь к работе.
Пока лезвие долбит по лианам, оголенная спина ждет удара. Но его нет. Лишь череда выкриков по-испански, да и те без особого напора, появились даже насмешливые нотки. Краем глаза вижу, Лаура уперлась плечом в колонну входа, хлыст поигрывает, глаза следят с интересом. Лаура облизывает клыки, корсет и юбка мокрые от слюны, льется в ямку между грудей, насыщая блеском.
Без одежды легче, но опаснее. Число ранок на теле резко возрастает. Стебли часто достают шипами, а то и вовсе скручивают конечность, я спотыкаюсь, падаю, брыкаюсь в плену, под дьявольский хохот Лауры рублю хищную зелень, и приходится ждать, пока оковы растений умрут совсем, лишь тогда выдираю из мяса.
Под стену огорода рухнула двадцать третья связка яростков. Поле очищено. Лишь могилу предшественницы трогать не стал.
Лаура ходит вокруг меня пьяной пантерой, бедра качаются, туфли давят сок из волокон, смешавшихся с крошевом камней, ее ругань теперь с иным оттенком, я чем-то ее забавляю. Голое по пояс тело в ручейках крови, бордовых бороздах, не опасно, но вид как у Брюса Уиллиса в финале «Крепкого орешка». Да и мускулы ближе к киношным, чем в первый день в Руинах. Все-таки здешняя жизнь, да еще под руководством Бориса, он похлеще Лауры, когда учит, незаметно закалила.
Лаура осматривает как-то странно, и тон изменился, хоть и рычит, а все равно… нежнее, что ли…
И тут до меня, кретина, дошло: людоедка же! А я весь в крови, как елка в игрушках! То-то из нее слюна как из водопада, ходит, облизывается…
Но я устал, у инстинкта нет сил впрыснуть в жилы даже каплю гормона страха. Доковылял до ограды, спина упала на стену, раны ожгло, но отлипнуть от желанной опоры – ни за что. Я чуть не осел, мачете из пальцев выпало.
Усталость сморит раньше всяких там каннибалов.
Лаура подошла, хлыст упал рядом с мачете дохлой змеюкой, смуглянка, порыкивая что-то на своем, водит пальцами по моему телу, ладонь и когтистая перчатка окрасились в блестящий багр. Глядя мне в глаза, облизывает то ладонь, то перчатку, я беру с ее пояса фляжку, пить хочется так, что хоть режьте. Я выпил почти все, остатки пролились в серебряную пасть чудовища в юбке, фляга упала к хлысту и мачете. Лаура прильнула ко мне, с наслаждением вылизывает раны, как собака, иногда взмахом ресничных крыльев томный взгляд поднимается ко мне.
