Мама ставит перед Юлей пышные оладьи на цветастой тарелке.
— Когда ты успела, мама?
Она голодна, не просто голодна, она съест сейчас всё, что есть съедобное в доме!
— К оладьям дать варенье, сметану или растопленное масло?
— Сначала хочу супу.
С каждой ложкой горячего душистого маминого борща становится легче.
— Я пришла на выставку. Честно говоря, иногда мне становится на выставках нехорошо. Пожилой мужчина с красными прожилками на щеках и на носу в упор смотрит на меня. Из дали дальней. Видно, любит поесть, выпить, видно — сладострастен. Обычный человек. Но почему-то начинает кружиться голова, щекотать в груди, знаешь, так, когда хочется кашлянуть. А иногда кажется: вот-вот потеряю сознание. Странно действует на меня живопись.
— Может, некоторые картины вбирают в себя зло, а ты чувствуешь?
— Не знаю, Юша, может быть. А в тот день и по радио, и по телевидению говорили об этой выставке — «собрана оригинальная экспозиция». Не успела войти, прежде картин увидела его. Людей в тот час было немного. Будний день, утро, я прогуляла какую-то лекцию. И стоит красавец.
— С сигаретой?
Мама усмехнулась.
— Подскочил ко мне. «Здравствуйте, — говорит. — Я загадал, если сейчас войдёт девушка, я на ней женюсь!»
— Ну, а ты что сказала?
— Я почему-то дар речи потеряла. Тот юноша совсем не походил на сегодняшнего… — мама поискала слово, — человека. Ни прокуренных жёлтых зубов, ни сытого выражения… «Девушка не умеет разговаривать? — спрашивает он меня. — На «здравствуйте» хочется услышать в ответ «здравствуйте». — И вдруг запнулся. Уставился на меня. Стоим и стоим. Смотрим и смотрим. Тут ещё кто-то входит. И ещё. Художники, устроители, посетители. А мы стоим и смотрим друг на друга.
— Картины-то ты увидела?
— Нет, — качает головой мама, — ничего я в тот день не увидела. Взял он меня за руку и повёл с выставки. Тут ещё и удачный день выдался: весна, птицы поют.
— И где же вы ходили, о чём говорили?
— Говорили? Мы целовались. Можно сказать — «до упаду». Целовались, не могли оторваться друг от друга.
— И курить перестал?
— Перестал. И, странно, мне нравился терпкий запах сигарет, мужской дух от него.
— А потом?
— Что «потом»? Пошли ко мне домой. И… зародился Бажен.
— Прямо в первый день?
— Эх, доченька, да если бы я подождала несколько дней, ни Бажена, ни тебя не было бы, а были бы совсем другие дети и совсем другая жизнь.
— Ты жалеешь?
— О чём? О том, что ты у меня есть, ни секунды. Или о том, что Бажен есть. А о своей жизни… ну…
Зазвонил телефон.
Обе вздрогнули. Юля схватила трубку.
— Я жив, — сказал Аркадий.
— Ты где?
— В будке телефона-автомата. Часа два отваливал снег от дверцы автомата, чтобы тебе позвонить.
— Где ты? — повторила она.
— Честно говоря, ещё далеко от дома, Юленька.
— Тебе очень плохо?
— Сейчас много лучше.
— Ты поел что-нибудь в конторе?
— Нет, Юленька, было не до того.
— Греть суп?
— Рано. Если приду через три часа, считай, произойдёт чудо. Я очень тебя люблю. Пожалуйста, ляг, поспи. — И гудки.
— Мама, он жив!
— Слава богу! Теперь дождаться, когда придёт. Кстати, ты тоже в первый же день знакомства вышла замуж.
— Но ты же не «замуж».
— Замуж, доченька! В тот же день мы подали заявление. Ты совсем спишь, ты очень бледная. Ложись-ка, а я разбужу тебя, как только Аркадий придёт.
— Я должна дождаться его.
— Я думаю, ему будет важнее увидеть тебя спящей. Не только тебе, и ребёнку нужно спать.
Она проснулась от глухой тишины.
Привычно протянула руку — коснуться Аркадия. Аркадия нет.
Почему его нет ночью?
Не сразу вспомнила: снег.
Не вернулся?!
Машины чистят их улицу, боковую к Проспекту, — значит, уже можно пройти.
Ребёнок опять толкается в ней. Опять о чём-то хочет её предупредить?
Вчерашний день не прошёл даром: ребёнок обиделся на неё — зачем столько нагрузила на него, почему не слушается его?
С трудом встала и пошла на кухню.
Мама сидела с раскрытой книгой и с рукой на трубке — перехватить звонок, чтобы не разбудил её.
Часы показывали три тридцать две ночи.
— Что делать? — одними губами спросила Юля.
— Ждать, Юша.
— Может, куда-то позвонить?
— Я не знаю.
— Ася звонила?
— Нет, Ася не звонила.
Юля набрала номер. Ей ответил испуганный голос Асиного мужа.
— Не пришла?
— Не пришла. Господи, чёртовы макароны! Только бы с ней ничего не случилось!
Мама накинула ей на плечи халат.
— Пожалуйста, позвоните в ту же минуту, как Ася войдёт.
— Обязательно.
Как только она положила трубку, раздался звонок.
— Юш, я звоню из аэропорта. Объявили посадку. Аркадий сумеет встретить? У меня много коробок.
— Аркадий не вернулся домой.
— Что значит — «не вернулся»?
— Он ушёл утром, и до сих пор его нет. Мы с мамой ждём.
— Ясно. Попробую взять такси.
— Я не знаю, что сейчас делается в городе.
Она пила обжигающий чай и смотрела в залепленное снегом окно.
И вдруг подумала: судьба Аси как-то связана с судьбой Аркаши. Если жив один, жив другой…
— Пожалуйста, подожди волноваться, вот увидишь, он скоро придёт.
Когда они с Аркашей рядом, кажется, они неуязвимы. Как же получилось, что сегодня — врозь?
И в эту минуту Юля вспомнила про Ганну.
Ганна прокляла Аркадия.
Проклятие не могло подействовать сразу. Ещё по инерции катилась прежняя удача…
Зачем Митяй взял документы Генри и печать? Что означает его странное поведение? То, что он начинает наступление на Аркадия? Это значит — Аркадия качнуло в сторону от удачи?
Нет, Аркаша, я не хочу.
Ганна, возьми обратно своё проклятье!
— Ты такая бледная, тебе нужно спать. Не думай о плохом, не притягивай плохое. Он скоро придёт.
Да, он скоро придёт. Ганна — злая, но Ганна не может разрушить чужую жизнь. Она не Бог. Ну брякнула что-то. Это ничего не значит. Мама права, он скоро придёт. Не может же случиться плохое, не может же ребёнок остаться без отца!
