«Господи, неужели я забыл о Ней? – Сердце сжалось еще сильнее. – Неужели время и повседневность стирают воспоминания? Ведь это моя боль, мой страх, мои слезы, и вместе с тем – самое важное, что было в моей жизни! Эти воспоминания – все, что осталось от Нее. И как бы ни было ужасно вспоминать – это то немногое, что я не хочу забывать ни при каких обстоятельствах. Господи, неужели я забыл о Ней?»
Чувство вины и растерянность ворвались в душу, снося все на своем пути. В глазах потемнело. Мужчина что-то говорил, но я уже не слушал его, не вглядывался в черты и не вникал в наш диалог. Мне вдруг очень захотелось прижаться к Ней и попросить прощения за то, что начал забывать. За то, что начал отпускать. За то, что боюсь смотреть на Ее фотографии и боюсь открыть шкаф с Ее вещами. За то, что давно не видел Ее во сне…
Наконец сквозь мысли я услышал голос моего собеседника.
– …Так что, как бы вы ни воспринимали мои слова, вам точно нужно выспаться. Вид у вас очень болезненный, постарайтесь отдохнуть. В ближайшие дни мы побеспокоим вас еще, и не нужно делать из нас врагов, поскольку нам предстоит общение.
– До свидания, – промямлил я.
– Мой вам совет – возьмите отгул.
– Сегодня ночью умер мой шеф, так что отчитываться теперь не перед кем.
– Хоть один плюс.
– Да, это большой плюс…
– Ууу… Вы превращаетесь в «безликого и раздавленного мертвеца», как вы выразились. Нечасто встретишь такое отношение к смерти ближнего, – парировал тот.
– После общения с вами постепенно умираю. Так что в вашем полку живых трупов прибывает! – Мы попрощались, достойно приняв взаимные колкости.
16:10
Я снова лег на диван в одежде и заснул.
18:23
Проснулся я от громкого хлопка. В квартире было темно. Последние лучи заката еще немного освещали осенний горизонт, но через несколько минут исчезли и они. Город медленно погружался во мрак, а я лежал и моргал, пытаясь заставить себя встать и включить свет. Стены квартиры время от времени освещала молния, и вслед за ней раздавался мощный раскат грома. Каждый раз стекла дребезжали так, что, казалось, вылетят из рам. Улица шипела, словно закипающий чайник, а я все лежал и пытался привести мысли в порядок. Начался ливень.
Идиотское, отвратительное состояние, абсолютная тупость и вялость. Такое невозможно охарактеризовать одним словом. Не просто гадко, а омерзительно. Я даже не знаю, писать ли вам еще о своих ощущениях. Нужно ли повторяться? Понимаю, что многие из вас переживали подобное, и кто-то скажет, мол, «хватит ныть, парень!». Но также я уверен, что кто-нибудь да посочувствует. И я даже не знаю, честно, нужно ли мне это сочувствие. Нужны ли мне вообще чьи-либо эмоции сейчас… Странная штука: когда наступает опустошение, сложно разобраться, что нужнее – наполниться или послать все куда подальше?
19:00
Сегодня слишком длинный день. Столько всего произошло, а на часах лишь семь вечера. Обычно в это время я сижу в офисе и только собираюсь выезжать домой, но сегодня все иначе.
Периодическая дремота выбивала из колеи. Каждый раз, когда я просыпался после мимолетного сна, мне казалось, что наступил новый день. Сознание было хаотично, словно весь мой мир расщепился на молекулы и не представлял собой ничего целого. Мысли и ощущения, сон и реальность смешались в одну кашу, наполнившую всего меня от кончиков пальцев до макушки. А плохое самочувствие придало этой адской смеси грязно-черный оттенок.
19:15
Насильно затолкал в себя бутерброд и выпил кружку чая. Аппетита не было совсем. Не хотелось включать телевизор. Все, что мне было нужно сейчас, это тишина и покой. Я не мог слишком долго стоять, поскольку слабость усиливалась, но и лежать было не легче – начинала кружиться голова, вызывая тошноту. Иногда я засыпал сразу, как только принимал горизонтальное положение, но чаще лежал в болезненной полудреме и слушал тиканье часов. Я не мог смотреть на яркий свет, но на меня также давила темнота. Иногда я сидел и смотрел в одну точку до тех пор, пока все вокруг нее не начинало вращаться, размазывая цвета. Потом закрывал глаза и смотрел на вспышки, которые сразу исчезали, как только я фокусировал на них взгляд. Они были похожи на живые маленькие планеты, хотя на самом деле это пульсировали капилляры на внутренней стороне века, прикасаясь к зрачку. Меня резко бросало в жар, становилось труднее дышать, и начинали давить стены. Потом все сменялось жутким ознобом, и меня колотило так, словно я стою голышом на морозе. Укутываясь в плед, стуча зубами и не высовывая голову, я прекрасно понимал, что выбор моих ощущений на сегодня невелик. Так я и скоротал вечер, который муторно перетек в ночь.
00:03
Я не торопился в спальню; на диване с детства спалось лучше, чем в кровати. Не подготавливая себя ко сну, намного легче провалиться в него. За окном лил дождь. Гроза. Молния сверкала чаще, чем фары проезжающих машин, и на ее фоне свет фонарей был блеклым и позорно-желтым. Освещая все вокруг неестественно-ярким светом, она, казалось, пробиралась во все самые темные переулки. Ветер в бешенстве бился о стекла и рекламные щиты, а гром разрывал небо напополам, пытаясь достучаться до сердец всего живого в этом городе и доказывая свое превосходство.
Я лежал в темной квартире и думал о том, что вся эта история похожа на готический квест в лучших традициях барона Олшеври. И что за всю свою жизнь мне еще не приходилось решать такое количество загадок, которых с каждым днем становилось все больше.
«Сорок седьмая квартира, надо же, она прямо надо мной…»
Я снова вспомнил труп старухи, плавающий в кровавом желе, ее открытые глаза со сгустками крови вместо белков. Эту странную надпись на зеркале, написанную задом наперед.
«Курносик… Кто это? Почему Курносик? Курносый нос? Такое невинное прозвище для кого-то, кто «тяжело дышит» и у кого «длинные ноги»… Зачем кому-то прыгать и размазывать кровь по стенам? И что за странные отпечатки изуродованных детских рук? – Меня снова бросило в жар. – Кого она ждала в то воскресенье? Для кого накрыла на стол? – Вопросы всплывали на поверхность и тут же тонули в потоке сумбурных мыслей. – Почему шеф написал на листке бумаги не «двадцать пять» или, например, «тридцать девять», а именно «сорок семь»? Почему жирдяй написал эти цифры за несколько часов до смерти и оставил листок на столе, а не выбросил его, как всю исписанную бумагу? Кто и зачем прислал снятую на телефон сорок седьмую квартиру человеку, который понятия не имеет, о чем идет речь? Неужели кому-то было нужно, чтобы именно я увидел эту запись? Но кому и зачем? – Я протер глаза. – Откуда бездомный мог знать, что у меня над головой про́клятое место? И разве может человек, живущий на другом этаже, выброситься из соседней квартиры, которая к тому же опечатана? Я ведь действительно видел соседа в восемь пятьдесят семь. Кровь, грязь и листья, прилипшие к телу, я тоже видел. Допустим, что ничьи часы не врут, тогда действительно – как я мог встретить его через семь минут после смерти? Выглядел он так, будто и правда выпал из окна. Даже если предположить, что это был призрак, хотя это полная чушь, то я уж точно не смог бы осязать его! Но ведь мы задели друг друга плечами, и мне это не померещилось!»
