Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
…Прошло какое-то время. Мы стали выбирать пьесу для совместной работы, Витез предложил мне прочитать пьесы Мариво, которые уже когда-то ставил. Я прочитала Мариво, русские переводы – ужасны, рассчитаны на старый провинциальный театр. И я не очень поверила, что в сочетании жесткого постановочного языка Витеза с этими архаичными переводами может родиться что-то интересное.
Витез приехал в Москву, и я ему об этом сказала. Он согласился и, посмотрев цветаевскую «Федру», которую мы сделали тогда на Таганке с Романом Виктюком, предложил: «Давайте тоже поставим „Федру“, но Расина». К тому времени он уже был директором «Комеди Франсез» и пригласил меня во Францию для знакомства с труппой.
Он пытался влить в этот театр новую струю, привел с собой своих учеников – молодых актеров Митровицу, Фонтана, Валери Древиль. Он решил, что Федру я буду играть на русском – ведь она иностранка среди греков, хотел построить спектакль на жестком соединении культур, манер исполнения, разных актерских школ и разных языков.
Для того чтобы было удобно репетировать, я должна была выучить французский язык. Я приехала в Париж. Витез оплатил мои занятия французским в специальной школе для иностранцев, оплатил проживание. Каждый вечер я ходила смотреть спектакли «Комеди Франсез», сидела на месте Витеза в первом ряду амфитеатра. Иногда приходил он, с ним смотреть было интереснее – время от времени я могла что-то спрашивать. Ну, например, мы смотрели «Много шума из ничего» – спектакль, поставленный до Витеза. Спектакль – изумительный, куртуазный, с костюмами Живанши, выполненными в стиле двадцатых годов: льющийся крепдешин, аккуратные прически, смокинги.
В «Комеди Франсез» почти всегда бывает два занавеса: один постоянный, а второй – сделанный для конкретного спектакля. В начале спектакля «Много шума из ничего» в складках второго, шелкового занавеса кто-то копошился. А когда занавес полностью открылся, стало видно, что это один из героев в облике английского лорда целуется со служанкой. Его играл удивительный актер Жак-Люк Боте. Когда по роли он падал на колени, чувствовалось, что у него болят ноги. Я тогда подумала: «Даже не забыл про английскую подагру!» На поклонах он хромал больше, чем в спектакле. Я спросила Витеза: «Это актерский принцип – выходить на поклон в образе?» Мне это понравилось, я и сама часто думала: как странно – сыграл трагедию, а потом улыбчиво кланяешься, мол, спасибо за аплодисменты. Но Витез ответил: «У него рак и метастазы в ногах. Он доживает последние дни…» Потом, слава богу, Жак-Люк Боте играл еще долго, сыграл у Витеза в «Лорензаччо», но мизансцены у него были статичные. Спектакль вообще был статичный.
…Жак-Люк Боте пережил Витеза и вместо умершего Фонтана играл Арбенина в «Маскараде», сидя уже в инвалидной коляске. На рисунок роли это очень ложилось и воспринималось как дополнительная краска.
Витез всегда работал с художником Яннисом Коккосом. Для его последнего спектакля в «Комеди Франсез» – «Жизнь Галилея» – Коккос придумал удивительное оформление: около левых кулис были декорации Средних веков, и действие в средневековых костюмах развивалось только там. А мимо этих кулис, через всю сцену, по диагонали, справа налево проходили какие-то странные люди в современных серых плащах. Потом действие постепенно переходило в центр, где были декорации XIX века, и наконец заканчивалось у правой кулисы, среди современных домов. И становилось понятно, что мужчины в серых плащах – это те, кто следит за наукой и за искусством. На мой взгляд, Антуан Витез воспользовался этим образом, зная не только историю Франции, но и советские дела. Ведь одно время он был членом Коммунистической партии Франции, однако после XX съезда, как многие на Западе, вышел из нее. Впрочем, думаю, что коммунистом он стал скорее из-за своего философского восприятия жизни.
Когда я посмотрела все спектакли «Комеди Франсез», Витез решил меня познакомить с труппой. За кулисами этого театра намного интереснее, чем в фойе, – ведь здание строилось для Мольера. Все осталось как при Мольере: в репетиционных залах и гостиных стоит мебель того времени, висят картины, на лестницах между этажами мраморные скульптуры знаменитых актеров прошлого. Гримерные у sosieters – основных актеров – состоят из двух комнат со старой удивительной мебелью: комната для гримирования и комната для гостей. А в кабинете Витеза – кабинете Мольера – есть даже таз для умывания XVIII века.
В одной из гостиных Витез устроил в честь меня прием с шампанским. Пришли Фонтана, Жак-Люк Боте, пришли все прекрасные актеры «Комеди Франсез», кроме… женщин. Из актрис пришла только Натали Нерваль, но она, во-первых, русского происхождения и, во-вторых, в нашей «Федре» должна была играть Кормилицу. Витез «раскусил» эту «мизансцену» и сказал: «Алла, в „Комеди Франсез“ с „Федрой“ не получится. На этой сцене все-таки главное – сосьетеры, а они не хотят пускать чужую актрису на свою сцену. Давайте сначала сделаем это с русскими, а потом перенесем в „Одеон“, где часто играют интернациональные труппы».
И вот Антуан Витез приехал в Россию и с моей подачи в репетиционном зале «Ленкома» отбирал молодых московских актеров. Работал он быстро, потому что его ждали в других местах.
(Он каждый раз сообщал мне, где и как долго будет занят, чтобы мы вместе могли выбрать время для репетиции. Вот, например, записка Витеза ко мне, написанная еще в 1987 году: «Алле. Моя жизнь: Paul Claudel „Le Soulier de satin“. Репетиции с 1 марта 1987 по 9 июня 1987. Авиньон. Торонто. Афины. Сентябрь – „Отелло“ в Монреале. Октябрь, ноябрь, декабрь – работа в „Шайо“. Январь – Брюссель. Но обязательно встретимся в этом году. Художником утвержден Яннис Коккос, композитором – Жорж Апержмис, художником по свету – Патрис Тротье…» В конце он добавляет: «Нам достаточно будет месяца сценических репетиций».)
Странно, но я почти не помню распределения ролей. Помню, что Кормилицу должна была играть Натали Нерваль, Ипполита – Дима Певцов и какая-то совсем молоденькая актриса – Арикию. Для Витеза было важно, что Арикия очень молода. Помню, как в перерывах между прослушиваниями актеров Витез приходил ко мне днем, благо мой дом был ближе от театра, чем его гостиница. Я его кормила обедом, а потом он часа полтора спал на диване в моей гостиной. Наша театральная система тогда была очень неповоротлива, все надо было согласовывать, а Витез мог приезжать в Москву не больше чем на неделю. И тогда он работал сутками.
С актерами ему было легко. «Актерские труппы, – говорил он, – напоминают французскую актерскую среду, но там, где есть постоянные труппы. Разница только в экономической организации. Во Франции всегда существует опасность безработицы». Он рассказывал, что, когда работал много лет назад в Театре Сатиры в Москве над «Тартюфом», ему достаточно было прочитать воспоминания Гольдони о театре – и все становилось понятно: сердечные отношения и социальное положение. «Ничего не изменилось в театральной среде. Я так же работал, как и во Франции, – вспоминал Витез, – правда, Станиславский у вас бог, принято много времени проводить за столом, происходит литературный разбор, а после этого – длинные репетиции. Но в основном работают немного. Как и в Париже, актеры бегают по заработкам на радио, в кино и на телевидение. Но есть исключения. Можно делать как Эфрос, который работает не по канонам. А у Плучека я работал как хотел. Советский Союз хоть и застывшая система, однако преимущество в том, что она не функционирует. Но индивидуальная инициатива есть, и это вызывает удивление. Из вашей системы нельзя вырваться, но можно „выкрутиться“. Везде безумный беспорядок. Власть выдыхается, она понимает, что ничего не может сделать, она только контролирует».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
