В качестве постоянной зимней позиции Австро-венгерский фронт имел линию от Румынии вдоль бессарабской границы до Днестра, затем за этой рекой, за Стрыпой, восточнее Брод, за Стырью и ниже Рафаловки отходил назад к Стоходу, вдоль которого он следовал до пункта в 40 километрах южнее Припяти.
Операции 1915 года против России, считаясь с относительно небольшим количеством примененных для этого сил, дополнили задачи верховного командования. Уничтожение врага в целом, конечно, достигнуто не было. Но оно и не являлось целью, подлежавшей достижению, а при данной обстановке и не могло быть ею. Но рядом с этим наступило ослабление и надлом противника, от которых он в действительности не мог бы оправиться, если бы удалось держать его в изолированности, и от которых можно было ждать, что они рано или поздно надорвут его волю к борьбе (Kriegswillen). Это должно было наступить тем раньше, чем меньше возможности он имел поддерживать в народе и войсках надежду на поворот судьбы, вроде улыбнувшейся ему недавно на Австро-венгерском фронте. На немецких участках о каких-либо превратностях едва ли уже приходилось беспокоиться.
Поэтому было делом исключительного значения поднять боеспособность некоторых частей Австро-венгерского фронта. На это и были направлены теперь усилия верховного командования. Обменом начальников, руководством по устройству позиций, воздействием – при посредстве прусского военного министерства – на австро-венгерское в смысле лучшего использования вспомогательных средств страны и многими другими приемами были сделаны попытки достигнуть поставленной цели. При этом приходилось вести дело с большой осмотрительностью, чтобы не принести ему больше вреда, чем пользы. Нельзя было задевать очень чуткого самолюбия австро-венгерского главного командования[158]и австро-венгерского правительства, а с другой стороны, подрывать их авторитет у народов двуединой монархии. И несмотря на это, кое-что было улучшено.
В одном ли шь пункте верховное командование было бессильно. Оно не имело возможности оказать влияния на внутренние дела Дунайской империи и уберечь австро-венгерскую армию от результатов существовавшего там брожения. Грозившие в этом случае опасности хорошо понимались. Конечно, не мало было высказано предупреждений и предостережений. Но дойти до корня зла было невозможно.
Насколько имевшийся в распоряжении промежуток времени был использован в оперативном отношении, настолько же верховное командование проявило большую деятельность и в области военно-политической. Завязавшиеся в этом отношении переговоры с Австро-Венгрией и Болгарией были уже в общих чертах обрисованы. Позднее еще представится случай войти с большой подробностью в рассмотрение этих и других вопросов. При этом нужно не забыть уже здесь коснуться двух вопросов особой важности. Дело идет о попытке начальника Генерального штаба достичь с Россией мира и о временном прекращении подводной войны в ее теперешней форме, с целью не повредить завершению переговоров с Болгарией.
Попытка достичь сближения с Россией. Июль 1915 года
Результаты прорыва Горлица – Тарнов для России, также как и неспособность (Versagen), впрочем не неожиданная, итальянской армии, усилили убеждение, что война будет выиграна Германией, если удастся, как это было до сих пор, избежать чрезмерного напряжения внутренних и внешних сил. Поэтому верховное командование постоянно отклоняло всякое участие в погоне за военными предприятиями сомнительной устойчивости и за туманными военными задачами.
К этой категории относились и надежды на возможность силой оружия в такой мере придавить врагов Центральных держав, что они должны будут безусловно просить о мире. Эта цель не могла быть достигнута при численном преобладании врага. Причины, почему это не было достигнуто на востоке, уже были несколько раз упомянуты. Рассчитывать на то, что, несмотря на наши слабые морские ресурсы, мы сможем на западе при всяких обстоятельствах достигнуть цели, значило основательно ошибаться относительно военного упорства наших западных врагов и, по крайней мере, относительно военных ресурсов Англии и ставить на совершенно неверную карту гораздо больше того, чем было бы позволительно рисковать. С другой стороны, можно было рассчитывать с тою степенью вероятности, которою мы вообще можем располагать на войне, что мы принудим западных врагов оставить свои мечты о нашем уничтожении, если мы лишим их шансов надеяться разгромить Германию и ее союзников исключительно путем измора раньше, чем сами враги понесут от войны неисцелимый вред. Уже мир на подобных условиях означал бы для Центральных держав при их оборонительной[159]войне полную победу, плоды которой должны были созреть только в будущем, но зато тем вероятнее. Поэтому надлежало не оставлять неиспробованным ни одного средства, которое обещало бы принести Германии облегчение от угнетавших ее тяжестей, а западным врагам несло бы с собой разочарование.
Обстановка, как она сложилась в июле 1915 г. на Восточном театре, представляла хорошую возможность поработать в русле этого хода мыслей. С одной стороны, петербургское[160]правительство должно было, как казалось, уже тогда предвидеть, что русская армия в ближайшее время не оправится от нанесенного ей удара, а в особенности, что она не сможет предотвратить потерю столицы Польши, если германские операции будут продолжаться. С другой стороны, упорная задержка русских западнее Вислы в безнадежном положении свидетельствовала, какую исключительную ценность придавали в Петербурге сохранению за собой польской территории и Варшавы. Начальник Генерального штаба считал необходимым использовать этот разлад для немецких целей. Поэтому он предложил политическому руководству войти с Россией в переговоры о соглашении, причем он подчеркивал, что с военной точки зрения достижение мира на востоке имело бы столь большую цену, что отказ от территории по сравнению с таковым достижением не играл бы решительно никакой роли. При таком положении дел начальника Генерального штаба не пугала также мысль о том, что этим была бы приуготовлена, вероятно, тяжелая участь для балтийцев немецкого происхождения. Участь целого была важнее участи небольшой части.
Со стороны Берлина против этого не было заявлено возражений. Государственный канцлер, напротив, сообщал о начале нужных шагов; но они, к сожалению, остались без результата. Напротив, они принесли с собою такое обострение противоречий, что Германия сочла более соответственным временно совершенно разрушать мосты к востоку. Это нашло себе сильное отражение в известной речи канцлера, сказанной им в рейхстаге в середине августа.[161]Военное руководство должно было удовлетвориться этим исходом.
