Она, как вор, обыскивала его кабинет, представляющий собой огромную комнату, высокие подъемные окна которой выходили в сад. Одна стенка была полностью заставлена книжными полками, до отказа заполненными книгами по истории и классическими романами, хотя сейчас она с трудом могла припомнить, чтобы он читал что-либо, кроме газет. Каминная решетка была пустой, однако приятный запах дыма, смешавшись с ароматом его сигар, впитался в темно-малиновые шторы и обивку дивана. Бархатное кресло выглядело большим и пустым, а скамеечка для ног, стоящая напротив, казалось, дожидалась своего хозяина, хотя было ясно, что он никогда больше не воспользуется ею. На стене, как раз над камином, висел портрет его отца Айвена, который пристально смотрел на нее своими глубокими любящими глазами, а на камине стояли огромные часы, сделанные из орехового дерева, которые громко и неустанно отсчитывали минуты. Сейчас ее отец был таким же мертвым, как и этот портрет, но время не остановилось, а продолжало свой бег несмотря ни на что.
Селестрия выдвинула ящики письменного стола и тщательно их исследовала. Она не знала, что именно ожидала найти, и ближе к ленчу с полным разочарованием признала, что, возможно, ей так никогда и не удастся доказать свою версию. Миссис Уэйнбридж готовила омлет на плите, ее полные руки управлялись с яйцами и сковородкой со сноровкой женщины, чья жизнь была посвящена обслуживанию других.
— Я везде посмотрела, Уэйни, — сказала упавшая духом Селестрия. — Я не нахожу ничего подозрительного. Кажется, я даже забыла, что произошло с папой, и начинаю оплакивать его, как тетя Пенелопа. — Она отчетливо произнесла имя своей тетушки, выделив его таким образом.
— Да ты и говоришь, как она, — засмеялась миссис Уэйнбридж.
— Она-то уж точно не думает, что в папином самоубийстве есть что-то подозрительное.
— А что ты надеешься найти?
— Ну, нечто, указывающее на то, что он был несчастен.
Миссис Уэйнбридж сняла тяжелую кастрюлю с плиты и повернулась лицом к Селестрии, улегшейся на стол, положив голову на руку. Она выглядела бледной и уставшей, круги под глазами были почти бордового цвета.
— В кладовой есть еще коробка с бумагами, — пожав плечами, сказала миссис Уэйнбридж, искренне стараясь чем-то помочь. — Хотя сомневаюсь, что ты ищешь именно ее. Мистер Монтегю попросил меня выбросить коробку несколько недель назад, перед тем как отправиться в Корнуолл. Он ужасно спешил. Но так как она была тяжелой, у меня просто не хватило на нее времени. Я подумала: подожду, пока к нам придет Джек Брайан, чтобы наточить ножи, да и попрошу его. Видишь ли, перед отъездом твой отец сделал генеральную уборку в своем кабинете. Он вообще собирался все лишнее бросить в камин, но я напомнила ему, что в прошлый раз, сделав это, он чуть не спалил дом!
Селестрия подняла голову и вопросительно посмотрела на миссис Уэйнбридж.
— Он сделал генеральную уборку? Зачем ему это было нужно, когда все и так лежало на своих местах?
— У него было столько вещей… Но можешь мне поверить, все они аккуратно сложены. Однако он любил собирать разное барахло, как сорока. Не знаю, почему он не хранил все бумаги в офисе.
«Потому что у него не было офиса», — подумала Селестрия. Он знал, что может без опаски доверить свои бумаги Уэйни, так как она была неграмотной. Селестрия даже изгрызла ноготь большого пальца, размышляя над тем, по какой причине ее отец решил избавиться от всех своих бумаг в середине лета, как раз когда его семья была в Корнуолле. «Он явно хотел воспользоваться возможностью уничтожить все улики, чтобы после его смерти никто бы их не смог найти». Селестрия в спешке уплетала омлет.
— Если ты так будешь есть, то заработаешь несварение желудка, — заметила миссис Уэйнбридж. — Бери кусочки поменьше.
— Папа вел себя как-то странно? — спросила Селестрия, набив полный рот.
Миссис Уэйнбридж прищурила глаза, пытаясь вспомнить.
— Он был очень занят, — произнесла она. — Я бы не сказала, что он как-то странно себя вел. Скорее он был растерянным. Все носился, стараясь уладить дела перед отъездом в Корнуолл.
— А что конкретно он хотел уладить?
— Он подолгу висел на телефоне. Я оставляла ему чашки с чаем на подносе в кабинете. Но он к ним даже не притрагивался. Не хотел, чтобы его тревожили. Закрывал дверь.
— Почему ты не рассказала мне об этом сегодня утром?
— Как я уже сказала, не было ничего странного в его поведении. Твой папа ведь был занятым человеком.
— Может быть, ты что-нибудь случайно услышала? — настаивала Селестрия.
Миссис Уэйнбридж обиделась.
— Ты же не думаешь, Селестрия, что я подслушивала под дверью, правда?
— Конечно же нет. Ни в коем случае. Я просто пытаюсь по крупицам восстановить картину последних дней его жизни, вот и все.
Миссис Уэйнбридж тяжело вздохнула.
— Он говорил с женщиной, — неохотно начала она.
Селестрия вскинула брови.
— С женщиной?
— Да. Он сказал: «Я люблю тебя, Джитта». И потом повесил трубку. Мне это показалось очень странным: во-первых, я думала, что он говорит с миссис Памелой, а во-вторых, имя было иностранным. Вот почему я запомнила этот эпизод.
Селестрия в изумлении покачала головой.
— Мой бог, Уэйни, это все равно что выжимать капли крови из камня. Может, тебе еще есть о чем рассказать?
Белая кожа миссис Уэйнбридж вдруг вспыхнула румянцем. Она опустила глаза.
— Я боялась рассказывать тебе о том, что твой отец… Ну, ты знаешь…
— Встречается с другой женщиной? — непроизвольно вырвалось у Селестрии.
— Ради бога, мистер Монтегю не способен на такое! — возбужденно ответила она.
— Не волнуйся, Уэйни. Я не скажу маме. Это будет нашим с тобой секретом.
Предчувствуя, что ее ждет какая-то неожиданность, Селестрия открыла ящик, который находился в кладовой. Что-то ей подсказывало, что она начинает потихоньку получать доказательства нечестной игры. Если отец встречался с другой женщиной, то, может, ее муж и убил его? С растущим волнением она стала тщательно рассматривать бумаги, которые находились внутри. Там лежали письма, которые ей были неинтересны: присланные из банка и касающиеся инвестиций и от людей с иностранными именами. Некоторые из них отсылались на абонентский ящик в Южном Кенсингтоне, другие — на адрес дома в районе Белгравия.
И только одно письмо привлекло ее внимание, так как к нему была приложена фотография отца, который стоял в доме, больше напоминающем монастырь. Солнечные лучи играли на его лице, а панама съехала набекрень. Он выглядел беззаботным, на его лице застыла улыбка, как будто он только что рассказал анекдот. Письмо пришло от некой Фредди, которая, судя по адресу на конверте, жила в бывшем монастыре в Италии.
«Мой дорогой Монти! — Послание начиналось со слов, аккуратно выписанных крупным почерком. — Какое счастье было увидеть тебя снова! С твоим приездом наш дом озарился светом и любовью. Жаль, конечно, что тебе не удалось развеселить нашего угрюмого Хэмиша, но сейчас это было бы просто чудом, на которое нельзя и надеяться. Я приношу свои извинения за его ужасное поведение — уверена, ты меня понимаешь. Я бы так хотела, чтобы ты остался погостить у нас подольше. Спешу тебе сообщить, что в силу сложившихся обстоятельств мы с мужем решили сделать из нашего дома гостиницу с оплатой за ночь и завтрак на следующее утро. Хэмиш по понятным причинам против такой затеи, но это пока единственный выход. Если он хотя бы согласился продать часть своих картин или просто выставлял их, то мы, возможно, и выбрались бы из затруднительного положения, но он об этом не хочет и слышать. И если кто и должен горевать, так это я. Ты спросишь, как жизнь? И я отвечу: жизнь среди мертвых не доставляет особого удовольствия. Я очень признательна тебе, дорогой Монти, за твою щедрость. Тебе, правда, не следовало так тратиться. Я с покорностью и со смирением в сердце благодарю тебя. Монти, моя глубочайшая любовь, пусть Господь благословит тебя и хранит от всех бед. Фредди».
