После окончания соревнований Корни Джонсон хотел встретиться с Гитлером, но тут темнокожего атлета ожидало разочарование. После того как фюрер поздравил финских и немецких спортсменов, он покинул стадион, не дождавшись окончания финала прыжков в высоту. Устроители игр заявили, что Гитлера ожидали неотложные дела, а потому он уехал заранее, чтобы не создавать транспортной неразберихи. Но иностранные наблюдатели и журналисты предполагали, что рейхсканцлер просто-напросто ретировался, чтобы избавить себя от обязанности поздравлять «ниггеров». Как бы то ни было, но на следующий день граф Байе-Латур поставил условие: либо Гитлер поздравлял всех атлетов-победителей, либо не поздравлял никого. С некоторыми оговорками фюрер согласился с этим требованием.
На второй день соревнований проходил финал в беге на 100 метров. Уже никто не сомневался в победе Д. Оуэнса, и тот показал хороший, но отнюдь не самый лучший свой результат. Он выиграл, преодолев дистанцию за 10,4 секунды. Несмотря на то что многие из собравшихся на стадионе желали победы немца Борхмайера, вручение золотой медали Оэунсу было встречено бурными аплодисментами. Гитлер, памятуя об условиях, выдвинутых Байе-Латуром, решил не поздравлять темнокожего бегуна, то есть в итоге не поздравить никого из победивших атлетов. Впрочем, сам Джесси позже утверждал, что Гитлер и он помахали друг другу рукой. Это событие кажется маловероятным, но оно подтверждается Джоном Вудрофом — победителем в забеге на 800 метров: «Я припоминаю Джесси, который обменивался приветственными жестами с Гитлером, который сидел на своей трибуне». Если подобные дружелюбные жесты имелись, то Гитлер был неискренним. Свидетели вспоминали, что он был очень раздражен победами темнокожих спортсменов: «Он сильно нервничал, когда побеждал негр.
Я видел его откровенное раздражение. Больше всего он был разъярен победой Джесси Оуэнса». Предводитель гитлерюгенда Бальдур фон Ширах находился в это время рядом с Гитлером, а потому мог слышать его слова: «Американцам должно быть стыдно, что они позволяют неграм завоевывать олимпийские медали для их страны. Я никогда не пожму руку этому негру». Нечто аналогичное было описано и в мемуарах Альберта Шпеера: «Гитлер проявлял радость по поводу обстановки гармонии, царившей на Олимпийских играх, и мировое общественное мнение явно успокоилось. Он отдал указание создать у многочисленных зарубежных авторитетных гостей впечатление миролюбия Германии, очень возбужденно следил за спортивными битвами, и, в то время как каждый из неожиданно многочисленных успехов немецкой команды заставлял его цвести от счастья, он был крайне раздражен серией побед американского чудо-бегуна негра Джесси Оуэнса. «Люди, чьи предки обитали в джунглях, примитивны, у них более атлетическое сложение, чем у цивилизованных белых, — сказал он, пожав плечами. — Они неравные соперники, а поэтому нужно отстранять их от участия во всех будущих Олимпийских играх и спортивных соревнованиях».
Но на людях Гитлер пытался выглядеть радушным хозяином, принимавшим Олимпиады. Не сохранилось ни одной фотографии, на которой было бы запечатлено раздражение Гитлера. Если бы Байе-Латур не предоставил фюреру выбор — либо поздравлять всех, либо не поздравлять никого, — то тогда бы его поведение могло восприниматься как вызов. Однако, чтобы придать принципиальному отказу от поздравлений видимость некоего логичного шага, имперская канцелярия своевременно сделала уведомление, что если «фюрер не имеет возможности присутствовать на всех подряд заключительных состязаниях, то он не может поздравить лично медалистов всех наций». По этой причине поздравления у «трибуны фюрера» более не практиковались. Однако делалась оговорка, что Гитлер мог встретиться с немецкими спортсменами, если те побеждали в финале игр. Заявление было в высшей мере правдивым, и едва ли кто-то мог его истолковать двояко. Изменить позицию Гитлера не смог даже Ганс фон Чаммер, который попросил фюрера «в интересах немецкого спорта» сфотографироваться с Оуэнсом. Эту идею пытался поддержать и Имперский руководитель молодежи фон Ширах, которому Гитлер заметил: «Нет ни одного способа убедить меня фотографироваться рядом с этим негром».
Но в поведении Гитлера было меньше лицемерия, нежели у американских газетчиков, которые после побед Оуэнса стали трубить о спортивном превосходстве американских атлетов. До Олимпиады 1936 года они почти не упоминали имя Оуэнса, гак как тот был цветным. Кроме этого сами темнокожие спортсмены не могли не отметить, что в Германии, которая была одержима «расовыми мифами», к ним относились не в пример лучше, нежели в США, где постоянно говорили о демократии. Да, Гитлер проявлял даже на публике показательную прохладцу в отношении Оуэнса, но зрители встречали бегуна аплодисментами и радостными криками, чего тот никогда не наблюдал в Америке. Это подтверждал Мэзуд, один из членов команды США по хоккею на траве. Он был индейцем, а потому не понаслышке знал, что такое американский расизм: «Мы были цветными, но в Германии, казалось, никто не обращал внимания на это. Мы были спортсменами, и этого было вполне достаточно».
Если Гитлер хотел использовать Олимпиаду для пропаганды национал-социализма, то антифашисты стремились воспользоваться случаем для разоблачения режима. Дороти Одам, 16-летняя британская прыгунья в высоту, вспоминала, что к ней в олимпийскую деревню было подброшено письмо, якобы написанное от лица заключенного концентрационного лагеря. В этом послании живописались ужасы, которые творились в лагерях, и заканчивалось оно просьбой передать информацию кому-нибудь в Англии. Девушка испугалась, что се на границе поймают с этим письмом. За советом она обратилась к своей немецкой подруге. Та же рекомендовала избавиться от письма и больше не вспоминать о нем. Одам не была единственной получательницей таких писем. Нечто подобное оказалось в руках Джанет Кемпбелл, аргентинской пловчихи. Некоторые из сведений передавались устным путем. Австралийка Дорис Картер припоминала, что девушки, работавшие в Олимпийской деревне, очень опасались за свою жизнь. Некоторые из них были на четверть еврейками, а потому они полушепотом рассказывали истории о том, как евреи бесследно исчезали. Ставка антифашистов на распространение информации среди иностранок была верной. Женщины и девушки были более чувствительными, а потому принимали услышанные истории близко к сердцу. Многие из девушек замечали, что среди зрителей было большое количество «людей в штатском», которые отмечали персон, которые не пели государственный гимн и не вскидывали руку в «немецком салюте».
Если возвратиться к спортивным состязаниям, то необходимо сказать, что отнюдь не все из них проходили именно на «Олимпийском стадионе». Реже всего на нем бывали соревновавшиеся между собой пятиборцы. Среди них был и американец Чарльз Леонард. Он прибыл в Берлин за неделю до начала Олимпиады, а потому смог близко познакомиться со многими своими соперниками. В дневнике он записал, что «самыми приятными парнями нашел бельгийцев, которые, ко всему прочему, вполне сносно говорили на английском». Шведы были «забавной компанией», считавшей, что медали у них были уже в кармане (команда Швеции почти всегда выигрывала золотые медали начиная с 1912 года). Швейцарцы, финны и французы предпочитали держаться особняком. Поскольку этот вид спорта изначально назывался «офицерским пятиборьем» (стрельба, фехтование, конкур, бег и плавание), то не было ничего удивительного в том, что многие из спортсменов в «обычной» жизни являлись военнослужащими. Леонард был лейтенантом армии США. Первый тур состязаний, конкур (скачки на 5 тысяч метров по пересеченной местности), проходил в воскресенье 2 августа. Так как почти все спортсмены прибыли в Германию без своих лошадей, то предоставленные им разыгрывались жеребьевкой. Доставшаяся Леонарду лошадь была легка в управлении, но слишком быстрая. Но конкур для него не стал большой проблемой. Имевшиеся препятствия были не слишком замысловатыми (заборы, небольшие водоемы), а потому преодоление пересеченной местности больше напоминало обыкновенные жокейские скачки. Леонард прошел дистанцию за 9 минут 47 секунд и занял пятнадцатое место. Можно было бы посчитать это неудачей, но в пятиборье можно было вырваться за счет других состязаний. Методика определения медалистов состояла в том, чтобы суммировать места, занятые в каждом из пяти соревнований, тот; кто набрал наименьшую сумму, становился обладателем золотой медали. Первыми в конкуре к финишу прибыли итальянский лейтенант Сильвано Абба и лейтенант вермахта Готтхардт Хандрик. Леонард безошибочно определил их как главных своих конкурентов.
