— Мне нужно к архиепископу.
Я даже не заметил, что она все это время держала в руках поднос с едой.
Той ночью мне приснилась Елена, идущая босиком по саду между желтыми и голубыми цветами. На ней было кроваво-красное платье с золотой вышивкой. Я бежал за ней, что было мочи, и никак не мог догнать. Она не оборачивалась, но я знал, что ей хочется, чтобы я преследовал ее. Пройдя мимо кустов, она спустилась по ступенькам, ведущим на маленькую площадь. Испугавшись, как бы не потерять ее из виду, я окликнул Елену по имени. Она остановилась на нижней ступеньке, обернулась и как будто хотела что-то сказать — однако вместо слов изо рта ее вылетела стайка соловьев, заливавшихся так сладко, что я застыл, очарованный красотой их пения. Когда я снова глянул вперед, Елены уже не было.
Проснулся я, охваченный такой страстью и тоской, что не мог пошевельнуться. Я молил Бога, чтобы Федерико нашел в Милане жену и мы остались тут подольше. Я был опьянен любовью — так сильно опьянен, что, когда толстяк нарочно толкнул меня под руку, чуть не выронил поднос с фруктами.
Вот уже второй раз дегустаторы пытались напакостить мне. После нашей первой встречи они меня избегали. Когда я сталкивался с брыластым в коридоре, то опускал глаза и начинал что-то тихо бормотать, делая вид, что это заклинание. Брыластый с криком хватался за кинжал, но он был слишком труслив и ничего не мог со мной поделать. Толстяк и щеголь были более опасны. До того как толстяк толкнул меня под руку, щеголь подставил мне подножку, и я упал прямо на немецкого рыцаря, который так саданул мне по башке, что искры из глаз посыпались. Теперь я должен был показать им, что ни капельки не боюсь.
На следующий день, когда щеголь нагнулся за чашкой с мясом, я вылил ему на руку кипящий соус. Он вскрикнул — не очень громко, поскольку банкет уже начался, — и заявил, что я ошпарил его нарочно. Другие слуги поддержали его. Я сказал, что он хотел толкнуть меня под локоть и пускай лучше скажет спасибо, что я сумел с собой совладать. После чего, подкравшись к толстяку, шепнул ему на ухо:
— А если ты начнешь меня доставать, я нарежу из твоей толстой задницы целый поднос бекона!
Он взвизгнул и припустил по коридору во все лопатки.
Я узнал, что Елена с архиепископом обычно гуляют в полдень по саду, причем по одной и той же дорожке, и стал появляться там, задумчиво расхаживая с опущенным долу взглядом, словно сочинял стихи или разглядывал цветочки. На самом деле мне хотелось столкнуться с ними, будто случайно. Через несколько дней мое желание сбылось, однако поскольку я смотрел вниз, то нечаянно наступил архиепископу на ногу.
— Тысячу извинений! — воскликнул я. — Простите, я задумался.
— Могу я поинтересоваться, — спросил архиепископ, потирая ногу, — какие мысли гнетут вас в такой прекрасный день?
— Я думал о том, что человеку достаточно лишь взглянуть на красоту, окружающую нас, чтобы уверовать в милость Господню.
Хотя я отвечал архиепископу, но смотрел при этом только на Елену.
— В таком случае откройте глаза, дабы узреть сию красоту! — рявкнул архиепископ.
Я ничего не имел против того, что он рассердился, поскольку этот случай давал мне повод обратиться к нему еще раз. Тем не менее я продолжал притворяться, будто полностью погружен в раздумья, а потому перепутал дорожки и столкнулся нос к носу с брыластым и еще двумя дегустаторами, которые прятались за кустами. В руках они держали дубинки, явно подкарауливая меня. И только потому, что они изумились не меньше моего, мне удалось увернуться от их беспорядочных ударов. С тех пор я перестал прогуливаться по саду и решил встретиться с Еленой где-нибудь в другом месте.
Федерико везло с женщинами не больше, чем мне. Все молодые, красивые и богатые дамы в Милане заявляли, что они уже помолвлены. Перед герцогом предстало несколько жирных матрон с густыми, как щетка, усами, но стоило им бросить взгляд на Федерико — или же ему на них, — как они тут же испарились. Он не сомневался, что другие герцоги и князья смеются над ним за спиной, и мстил, обыгрывая их в карты. Вскоре Федерико выудил у них целое состояние и с наслаждением доводил Сфорца у всех на глазах, заявляя, что герцог должен ему такую сумму, которая окупит путешествие в Милан три раза. Чекки дергал себя за бороду, умоляя Федерико уехать поскорее, пока герцог Сфорца не вернет проигранное силой.
— Разве Цезарь бежал с поля боя? — возражал ему Федерико. — Или Марк Антоний — разве он праздновал труса? А Калигула? Он чего-то боялся?
Я не знал, что Калигула играл в карты. Potta! Я вообще не знал, кто такой Калигула. И меня не волновало, проигрывает Федерико или выигрывает, лишь бы он оставался в Милане.
Мы пробыли в Милане почти месяц, и в замок вновь съехались герцоги, князья и богатые торговцы из Савойи, Пьемонта, Генуи и Бергамо, чтобы отметить день рождения Сфорца.
— Приток свежей крови! — пробормотал Федерико. Подагра измучила его, и он искал любой повод отвлечься от боли.
Я тоже искал повода — и для того, чтобы поговорить с Еленой, и чтобы увернуться от дегустаторов.
Что за пир закатили в день рождения герцога Сфорца! Угорь, минога, палтус, форель, каплуны, перепелки, фазаны, вареная и жареная свинина и телятина, баранина, крольчатина, дичина, мясные пироги с запеченными грушами! Икра и апельсины, обжаренные с сахаром и корицей, устрицы с перцем и апельсинами, жареные воробьи с апельсинами, рис с жареными колбасками, вареный рис с телячьими легкими, беконом, луком и шалфеем, потрясающая колбаса под названием сервелат из свиного жира, сыра со специями и свиных мозгов… И это лишь те блюда, которые я помню!
На каждом банкете была своя тема для обсуждения, которую оговаривали заранее. Я не прислушивался ни к речам, ни к спорам. Каждый оратор считал себя лучшим в Италии — если не в смысле красноречия, то хотя бы по длительности разглагольствований, так что после нескольких вступительных слов я становился глух. Помню только, что обсуждались честь, любовь, красота, смех и остроумие. Темой этого банкета было доверие.
Выступавшие говорили о договоре между Венецией и императором и о том, как он повлияет на Милан. Говорили о том, что Венеции нельзя доверять, так же как Риму или Флоренции, и что каждый город должен блюсти лишь собственные интересы, меняющиеся день ото дня. Кто-то сказал, что доверять можно только своей жене или мужу. Реплика вызвала всеобщий хохот и рассказы о том, как женщины обманывали мужчин и наоборот. Эту тему обсуждали довольно долго, пока архиепископ не заметил, что доверять можно только Богу. Однако немецкий воин возразил ему, что Богу доверять нельзя, поскольку никто не знает, о чем он думает. Кто-то еще сказал, что верить можно лишь своей собаке да преданному слуге.
Я в тот миг пробовал на вкус горгонцолу — любимый сыр Федерико из коровьего молока. И вдруг у меня похолодело в груди, но не от сыра, а от направления, которое приняла беседа.
— Федерико всецело доверяет своему дегустатору, правда? — спросил герцог Сфорца.
