— Сам ты — растяпа!
Пессимист опять обернулся и с упреком взглянул на них.
— Прости, — шепнула ему девочка.
Они помолчали, слушая эхо гоблинских голосов и не зная, что делать дальше.
— А почему с тобой кот? — наконец спросил мальчишка.
Пессимист поправил зубами свой маленький саван.
— Долго рассказывать. — Мэй строго посмотрела на Люциуса: — Ты хочешь сбежать или нет?
Мальчик задумался. Выглядел он при этом на удивление равнодушным. Он пожал плечами:
— Ладно. Хочу. Только надо как-то заткнуть им уши. Я тут столько всего стащил. Эктоплазменный сироп, и «Призрачные сопли» — это шампунь такой, — и кошмарики…
— Это не пойдет.
Она не знала, что это за штуки, но чувствовала, что воевать с такой оравой гоблинов — настоящее безумие. Нужно было улизнуть. Если уж они сумели сюда проникнуть, значит, и уйти можно.
— Как отсюда спуститься еще ниже?
Люциус поднял голову:
— А зачем это нам спускаться?
Мэй растерялась:
— Ну… Мне там кое-что нужно.
— Где «там»?
— В спальне Буккарта.
Тусклый свет Люциуса мигнул. Прекрасные глаза в ужасе расширились. Мальчик сдвинул брови:
— Шутишь?
Пессимист посмотрел на него, давая понять, что они серьезны, как никогда.
Мальчишка покачал головой и отступил:
— Нет. Я ни за что туда не пойду.
— Но…
Люциус торопливо поплыл к выходу из пещеры. И тут Пессимист зашипел. Мэй обернулась и тихонько вскрикнула.
В воздухе на уровне ее колен покачивалось какое-то существо.
Оно было черное, пушистое, с розовым бантиком на голове. Существо посмотрело на девочку и тихо мяукнуло.
— Бедняжка! — прошептала Мэй, протянув руку.
И откуда берутся эти кошки? Она вспомнила, что у Водопадов они видели точно такую же. Пессимист зарычал.
— Мяу? — мило спросила кошечка, наклонив пушистую головку. Ее розовый бант кокетливо наклонился вправо.
— Иди. Иди сюда, киса, — шептала Мэй. — Я тебя не обижу.
Она думала, что кошка убежит или робко приблизится, но никак не ожидала того, что случилось в следующий миг. Маленькое создание взлетело, раздуваясь, точно воздушный шар.
Оскалив зубы, Пессимист прыгнул вперед, между Мэй и черной кошкой. Редкий пушок у него на теле встал дыбом, а хвост застыл, точно палка.
— Киса? Что случилось? — Мэй хотела взять его на руки, но кто-то схватил ее за пояс и рванул назад.
Девочка вскрикнула. Краем глаза она увидела, как Люциус дергается, вырываясь из сильных, коротеньких лап гоблина.
— Киса! — Мэй посмотрела туда, где мгновение назад парил ее кот.
Однако ни Пессимиста, ни черной кошки в пещере не было.
* * *
Эллен Берд стояла на берегу и как завороженная смотрела в воду. Далеко на дне мерцал какой-то огонек.
Он становился все ближе и наконец принял очертания человеческого тела. Фигура росла и росла, словно всплывала с огромной, неизмеримой глубины. Теперь стало видно, что это женщина. Настоящая красавица. Ее длинные волосы плавно струились в потоках воды. Она плыла вверх, гибкая и грациозная, словно танцовщица.
Она замерла почти у самой поверхности и посмотрела Эллен в глаза. Красавица улыбнулась — и тревога, страх, печаль, которые мучили бедную мать в последние месяцы, растаяли без следа. Исчезли горькие складки, что залегли в уголке губ Эллен в день, когда пропала Мэй. Миссис Берд умиротворенно вздохнула. Улыбка красавицы будто бы говорила: «Я вижу. Я понимаю. Я знаю все».
Глава двадцать девятая Пещеры Оставленной надежды
Мэй огляделась: она сидела в унылом закутке без одной стены. В углу, спрятав лицо, свернулся калачиком Люциус. Пессимист исчез.
На стенах висели плакаты с подписями «ЗАЧЕМ ПЫТАТЬСЯ?» и «ВСЕ МЫ — ЛИШЬ ПЫЛЬ НА ВЕТРУ». На крошечном столике лежала книга «Жизнь. Куча неприятностей — и все без толку». Мэй встала. Коленки так и норовили подогнуться. Девочка подошла к выходу из комнаты и ступила на порог. Послышался громкий треск.
— Ай! — Она схватилась за локоть и отступила.
— Тут невидимая решетка. Не знала, что ли?
Мэй развернулась. Мальчишка сидел и печально смотрел на нее.
— Мне нужно найти Пессимиста. — Мэй снова повернулась к невидимым прутьям.
Протянув руку, она попробовала их толкнуть, и снова искры ужалили ей руку. Мэй не сдавалась. Она пнула решетку, потом попыталась выбить ее, снова и снова получая искрами то по спине, то по плечу.
Наконец она отступила и сжала кулаки.
— Нет! — крикнула девочка. — Нет! Нет! Нет!
Люциус обнял ее и увел от решетки. Они сели рядышком.
— Мой котик, — сокрушенно прошептала Мэй.
— Отсюда невозможно выбраться, — сказал Люциус. — Пленники говорят, что стену сделали невидимой специально, чтобы только раздразнить.
И тут Мэй разрыдалась.
Люциус не отчитывал ее. Не сказал, что она ведет себя как маленькая. Не упрекнул, что оказался в тюрьме из-за нее. Он лишь неловко похлопал девочку по коленке.
— Без него я домой не пойду! — всхлипнула Мэй.
— А где твой дом?
Мэй подняла голову. Мальчишка смотрел на нее без тени лукавства.
— Там, где моя мама.
Мальчик нахмурился.
Мэй сдвинула рукав савана и показала руку. Она не была прозрачной и совсем не светилась.
— Я живая.
Девочка откинула полы савана, показывая, что она — из плоти.
Люциус смотрел на нее спокойно и грустно.
— Ты не удивлен?
Он пожал плечами:
— Я разочарован.
— Почему?
— У нас только и было общего, что мы оба мертвы. — Он широко улыбнулся.
Мэй было не до смеха. Она опустила голову.
— Во всем есть положительная сторона. Зато гоблины подумали, что ты мертвая.
— Откуда ты знаешь?
— Ну… — Мальчишка скрестил руки. — Если бы они узнали, что ты живая, к нам бы сейчас пожаловал Буккарт.
Оба посмотрели в коридор, будто бы там и правда вот-вот появится страшный палач.
— Вот ведь! — Люциус подвинулся. — Никогда не угадаешь, как все выйдет. Взять хоть меня, к примеру. Вчера я думал, что хуже и не придумаешь, чем быть рабом у гулей, а сегодня в подземелья попал.
