за то, что ничего не рассказала ему.
И меня, наконец, отпускает.
Судорожно выдыхаю, резко разворачиваюсь, обхватываю Егора за талию и изо всех сил вжимаюсь лицом ему в грудь.
В глазах горячо, лёгкие горят, но я не даю эмоциям выплеснуться на свободу. Жадно глотаю ртом воздух, пытаясь успокоить разбушевавшиеся нервы, и понимаю, что те пару минут, что Горин шёл ко мне, я, наверное, вовсе не дышала.
Он не осуждает. Вообще ничего больше не говорит. Мы стоим, прижавшись друг к другу, до тех пор, пока, наконец, мои лёгкие не насыщаются кислородом. А потом я начинаю быстро и сумбурно шептать:
— Я не врала… и не скрывала. Просто думала, что он… никогда больше… понимаешь? Я не знала… Вообще его не знала… Мама не говорила… Только, что Андрей и однокурсник… А потом в больнице он… Он позвал меня по фамилии… Он маму знал… и сколько мне лет и… и сказал, я на маму похожа… А потом сказал, что он… мой отец… Я не хотела с ним общаться… не собиралась… но он узнал, где я учусь и пришел… Сказал, что ему нужны деньги… Я отказала, а он сказал… что опозорит меня перед всеми… И все увидят, что я дочь наркомана… Я не хотела… Правда… Думала… дам ему денег, и он уйдёт… И только потом поняла, что не надо было… Я не знала, что мне делать… Думала, он больше не придет… никогда, а он… он…
Не выдержав, всхлипываю.
Егор ласково гладит меня по волосам.
— Надо было сразу мне рассказать.
Отрицательно мотаю головой.
— Нет! Мы же с тобой тогда… Ну…
Не знаю, как мягко обозначить наши пляски с бубном в тот период.
— Это не значит, что я бы тебе не помог. Но, если была так уж против меня, надо было идти к ректору или в полицию… — вздыхает Горин. — Ромашка, не делай так больше. Не пытайся все проблемы решить самостоятельно, тем более те, которые тебе явно не по силам.
— Я не хотела, — снова шепчу, — не знала…
Внутри всё переворачивается, и мне так больно, и тягостно, и трудно дышать. Но одновременно чувствую облегчение от того, что Егор поверил, не осудил и… помог. В который раз помог…
— Всё нормально, ромашка, — Горин целует меня в макушку и шепчет: — Просто… не забывай, что у тебя теперь есть я.
Киваю, и мне становится легче.
Глава 23
Вечер проходит в сказочной эйфории.
Сначала мы с Егором долго разговариваем в комнате.
Я уже спокойно рассказываю ему, как познакомилась со своим отцом, и что из этого вышло. А потом с кухни с дикими извинениями приходят девочки — им всё-таки надо поужинать, да и домашку никто не отменял, — и Горин утаскивает меня в небольшое кафе неподалёку.
Сев на мягкий диванчик за самый дальний столик, он заказывает ужин, и мы без зазрения совести целуемся, не обращая ни на кого внимания.
От его горячих поцелуев и сладких слов кружится голова, и внутри всё сжимается в тугой сладкий комок.
Нахожусь в абсолютной нирване и даже не понимаю, как и когда мы выходим из кафе и садимся в припаркованное на стоянке такси.
Мы куда-то едем, но даже спустя время не смогу вспомнить дорогу, потому что Егор, не останавливаясь, покрывает моё лицо поцелуями и шепчет, шепчет, шепчет, какая я вся удивительная, прекрасная, нежная, любимая, излишне самостоятельная и глупенькая Его девочка.
В какой-то момент открываю глаза, ловлю в зеркале заднего вида понимающую улыбку таксиста и снова проваливаюсь в благостное розово-ванильное облако…
В голове от нежных слов и поцелуев Егора полный сумбур, и я не понимаю, куда мы приехали. А он ведёт меня за руку, поминутно останавливаясь и, не давая прийти в себя, зацеловывает снова и снова.
Мы заходим в лифт, и когда он где-то наверху останавливается, понимаю, что куртка на мне распахнута, а Горин быстро одёргивает мой задранный до шеи свитер и снова куда-то ведёт.
Звенят ключи, Егор открывает тяжёлую металлическую дверь, мы входим в какую-то квартиру, щёлкает замок, и только сейчас прихожу в себя и осознаю, что, кажется, мышеловка захлопнулась.
— Где мы? — испуганно пячусь к выходу и прижимаюсь спиной к спасительной двери.
— У меня дома, — улыбается Егор, в один шаг сокращая расстояние между нами. — То есть, в квартире бабушки.
Паника начинает захлёстывать с головой. Зачем он привёл меня сюда? Знакомить со своей строгой родственницей?
Тогда почему он дышит так тяжело и рвано и смотрит таким тёмным взглядом? И нависает надо мной, не давая спрятаться и убежать от неприкрытого желания, которое читается в каждом его жесте, в каждом вздохе и горит ярким пламенем на дне расширенных зрачков?
— З-з-знакомиться будем? — бледнею и сжимаюсь под пожирающим меня взглядом.
— Бабуля сейчас театре, на премьере, — не сводит с меня глаз Горин, медленно склоняясь к моим губам. — Позже познакомитесь…
Он целует меня, а руки оглаживают моё тело. Мнут, сжимают, залезают под свитер и хозяйничают там вовсю.
Поцелуи сыплются, касаясь губ, лица, переходят к уху и скользят на шею.
Выгибаюсь от пронзившего тело остро-сладкого разряда. Прижимаюсь к Горину и чувствую, насколько сильно он меня хочет. Пугаюсь, дёргаюсь, но вновь уплываю в нирвану от неостанавливающихся ласк.
Меня всю пронзает острыми иглами. Даже мозг, и тот не отключается, жадно впитывая в себя изрядную долю эндорфинов. Мне они сейчас очень нужны, очень!
В одну секунду взлетаю и оказываюсь сначала на руках у Горина, а потом и на большой широкой кровати.
Куда-то уже делась куртка, а следом исчезают сапоги, и слетает тёплый свитер.
Горин не тратит время зря. Он вообще уже голый по пояс. И я целую и глажу его крепкие гладкие плечи, перевитые сухими узлами мышц.
Опьянённый мозг принимает окончательное решение, которое активно поддерживается телом — я тоже хочу Егора! И мне сейчас всё равно, что будет дальше: останемся ли мы вместе, или судьба всё-таки разведёт нас, и чем мне аукнется эта связь. Мне всё равно. Я хочу этого парня!
Пусть счастье не может длиться вечно, и сколько раз в нашей жизни всё поменяется, мы не знаем, но первым мужчиной должен стать тот, от которого сердце плавится, и душа растекается мокрой лужицей, от которого крышу сносит, и которого ты хочешь не меньше, чем он тебя.
Именно эти, первые, переживания формируют в тебе ожидание и понимание того, что ты будешь хотеть и к чему будешь стремиться в будущих
