снова …
— Несчастные самки, — сказала Супермышь, заворожённо глядя на пламя. — Похвально, Старший Барсук Полиции, что вы сохраняете хладнокровие и философский настрой.
— Какие самки? — Барсук Старший уставился на неё.
— А … вы не знали? — Супермышь отвела глаза.
— Не знал о чём?! — Барсук Старший заревел так, что Барсукот прижал хвост и уши.
— Ну, ваши жена и дочь … Я видела их, когда летела спасать вас. Они как раз заходили в вашу нору.
— И вы им ничего не сказали? — прошептал Барсукот.
— А что я должна была им сказать? — завизжала в ответ
Супермышь. — Ведь я же не знала, что Барсук спрятал в норе птицу Феникс … Эй, отставить! Барсук Старший Полиции Дальнего Леса! Не лезть в огонь! — она перешла на высокие частоты.
— Барсук, вернись! — отчаянно закричал Барсукот.
Но Старший не обращал внимания ни на визг Супермыши, ни на характерную боль в затылке от ультразвука, ни на вопли Барсукота. Он бежал к охваченной огнём и дымом норе. Это было. Всё это уже однажды с ним было. Но в тот раз он так и не шагнул в пламя. А на этот раз без малейших сожалений шагнёт. Он дал слово, что после раскрытия этого дела будет вместе с семьёй. И он выполнит обещание. Что бы ни было там, за последней чертой, за завесой чёрного дыма, — добродушные объятия Небесного Медведя Отца, или злобная Огненная Гиена, или просто холодная, как мёрзлая земля, пустота, — что бы ни было, он будет там вместе с семьёй.
— Папа! Стой! — послышался вдруг встревоженный голос самки. Голос, очень похожий на голос Барбары. И вовсе не из горящей норы.
Барсук Старший остановился и обернулся. Его дочь, закутанная в моховой плед, энергично махала ему передними лапами, расплёскивая чай из одноразового берестяного стаканчика. Над её головой озабоченно вился Грач Врач.
* * *
— …И тогда Скворчонок вылетел из подвала с кружкой птичьего молока! — Барбара возбуждённо раскинула лапы в стороны, изображая полёт Скворца, и выплеснула из берестяного стакана остатки чая.
— Зря вы вылили весь успокоительный чай, — покачал головой Грач Врач. — У вас нервный стресс. Вам надо взять себя в лапы.
— Я полностью в своих лапах! — отмахнулась Барбара. — Я не хочу чай! Я видела Феникса!
— И что же? — не менее возбуждённо спросил Барсукот. — Он вылетел с молоком и … И тут же взорвался?
— Нет-нет! Он потребовал, чтобы они отпустили нас с мамой, и выплеснул молоко на пол. Тогда эти трое — Крысун, Голубчик и Ласка — оставили нас и кинулись его слизывать. Мне кажется, они сошли с ума ещё прежде, чем приняли молоко. По крайней мере, Ласка закричала, что на троих там не хватит, и откусила Голубчику голову в тот момент, когда он вытянул к молоку шею. — Барбара брезгливо поморщилась. — Голубчик ещё немножко побегал по комнате без головы, а Крысун с Лаской лакали молоко и урчали. Потом они набросились друг на друга, и Крысун … — Барбара на секунду зажмурилась, — Крысун вырвал Ласке сердце.
Супермышь вздрогнула и что-то беззвучно воскликнула на высоких частотах.
— Какое шокирующее зрелище для столь юной самки! — сокрушённо всплеснул крыльями Грач. — Не представляю, сколько сеансов с Мышью Психологом придётся пройти, чтобы избавиться от этих кровавых образов!
— А я не хочу избавляться от этих образов! — с вызовом ответила Барбара. — Я рада, что эти гады друг друга сожрали! Для меня это будет светлым воспоминанием. Уверена, что и для мамы тоже!
— Крысун? — напряжённо спросил Барсукот. — Его-то ведь никто не сожрал?
— Крысун. — Барбара кивнула и сжала губы. — Он вылизал пол и пошёл на нас с мамой, потрясая когтями. Он был … Он стал ещё страшнее, чем до молока. У него как будто появился дополнительный ряд зубов … И он как-то увеличился в размере … Вот так вот раздулся! А глаза … они не моргали, только зрачки пульсировали. И ещё он шипел.
— Шипел? — Барсукот непроизвольно выпустил когти.
— Шипел, как змея … Скворчонок крикнул нам с мамой: «Бегите! Я им займусь!»
— Так прямо и крикнул? — спросил Барсук Старший. — Сам произнёс эту фразу, ни за кем её не повторил?
— За кем он мог повторить такое? Конечно, сам. Ну а потом он бросился на Крысуна и стал клевать его в спину. А мы с мамой побежали. Когда мы были уже вон у той сосны, послышался взрыв, и мы увидели, что нора загорелась. И мама сказала … мама сказала … — лицо Барбары вдруг скривилось в плаче, и она стала похожа на маленького обиженного детёныша, — что это значит — его больше нет. Что наш Скворчонок погиб и сгорел. И что Крысун сгорел. И что когда-то это всё уже было … Но мама ещё сказала, что Скворчонок, то есть, вернее, Феникс, возродится из пепла. А вот Крысун уже нет.
— Я не был бы так уверен, когда дело касается Крысуна, — мрачно сказал Барсукот.
— Где мама? — спросил Барсук Старший Барбару. — Я понимаю, что она страшно устала, но всё же, когда она подойдёт?
— Она не придёт, — ответила Барбара.
— То есть как это — не придёт?
— Она уехала обратно в Подлесок. Она сказала, что любит тебя, но никогда сюда не вернётся, потому что всё повторяется. Она просила, чтобы ты её не искал. Она сказала передать тебе: «Нет».
— Но … может быть … ведь ты умеешь её уговаривать, правда, Барбара? — пробормотал Барсук Старший. — Ведь мы же знаем, что у Мелли есть разные «нет», и некоторые из них вполне могут превратиться в «возможно» или даже в «конечно» …
— Нет. Это было такое «нет», которое «нет», — печально ответила Барбара. — Мама твёрдо решила. Но я … Зато я тоже твёрдо решила, что останусь в Дальнем Лесу! Я хочу работать в полиции.
— Это опасная работа, Барбара, ты же видишь, — понуро сказал Барсук.
— Конечно, вижу! Мне нравится, что это опасно. Как и тебе, папа. Не притворяйся. Ты любишь эту работу.
— Я выхожу на пенсию, Барбара. Это было моё последнее дело. Я больше не Старший Барсук Полиции. Ты взрослый зверь и вольна выбирать себе любое призвание. Но решай это не со мной.
— А с кем мне это решать? — растерялась Барбара.
— Вот с ней, — Барсук кивнул на Супермышь. — Она теперь старший по званию.
— Барсучиха Барбара, вы приняты на стажировку в полицию, — сухо сказала Супермышь.
— Ура! — Барбара возбуждённо запрыгала на одной лапе. Барсукот отвернулся. Он не мог выносить это зрелище. Наблюдать эту радость. Чужую, но такую понятную ему радость. Недоступную ему
