и, возможно, в порыве жалости переспала бы с ним? Но тогда совершенно не логично было отправлять её сейчас прочь. Надо было брать быка за рога и позволять ей проявлять те эмоции, что в ней проснулись.
Но он её прогнал.
Заставлять Эррин ещё больше хотеть победить Зверя такими методами глупо, а колдун дураком точно не был. Других причин для лжи девушка придумать не смогла.
И что же получается? Это всё может быть правдой?
Эррин закрыла лицо руками. Она чувствовала, будто земля развалилась на мелкие камешки и все пять Слоев Мира дружно полетели прямо в трещину.
Годдард сжёг город, потому что спасал остальных.
Годдард не преступник.
Годдард сидел в тюрьме сто лет, будучи при этом невиновным.
Шансов, что магистерский совет не знал о произошедшем, что сам Годдард им об этом не рассказал, был ничтожно мал. А значит, они посадили в тюрьму невиновного сознательно. Ей вспомнились все те фразы, что он иногда говорил.
«Спасение мира — самая низкооплачиваемая вещь на мировом базаре. И всегда была».
«Тебя сожрут твои товарищи-маги. Которые те ещё твари».
«Я могу уложить зверя и сдохнуть в битве. Или выжить и снова отправиться в тюрьму, чтобы уже никогда оттуда не выйти».
Чем им мешал Годдард? Признаки безумия сыграли дурную роль, и они побоялись его просто не сдержать в случае чего? Или они решили таким варварским методом сохранить через столетие того, кто снова уложит Зверя?
А возможно ли, что…
Эррин так сильно зажмурилась, что стало больно. Потому что мысль, пришедшая в голову, была так чудовищна, что предположить её правдивость так сразу было невозможно.
Если представить себе мир, в котором есть сильнейший волшебник, который победил главное чудовище, спас Южный Слой от нашествия заражённых людей, то что будет дальше? Скорее всего, простые люди возведут его на пьедестал и с готовностью отдадут власть. Наличие в Слоях выборного монарха уже давно стало просто данью традиции, а вся реальная власть у магистерского совета. Но если на трон вдруг взошёл бы Годдард, то шансы, что он будет слепо выполнять волю совета исчезли бы, как утренний туман. С ним пришлось бы считаться. И каковы шансы, что совет устроил бы такой исход событий?
Но допустить, что уважаемые магистры, седые учёные умы отправили человека в заточение — немыслимо.
И тут Эррин вспомнила своего отца. Тот, когда был ещё жив, часто удивлял её ёмкими и философскими выражениям. И вот как-то сидя вечером на крыльце их небольшого дома, он сказал: «Немыслимое делается ради двух вещей. Ради любви и ради власти».
Она никогда не видела, чтобы кто-то что-то немыслимое делал ради любви. Но похоже, ей посчастливилось узнать доподлинно о втором варианте. Хотя вряд ли здесь уместно слово «посчастливилось».
Окончательный вердикт удастся вынести лишь тогда, когда Годдард ответит хоть на какие-то её вопросы. Если, конечно, захочет.
Как раз в этот момент раздались тяжёлые шаги. Эррин так быстро подскочила, что закружилась голова. Она покачнулась, и знакомый насмешливый голос произнёс:
— Если я и мечтал, что ты упадёшь к моим ногам, то никогда не предполагал, что это случится именно так.
Охотничий дом
Рядом с городом говорить не хотелось. Да и оставаться тоже, поэтому они собрали все вещи и пустились в путь. К тому же в дороге тоже неплохо вести разговоры. Может, даже лучше, чем лицом к лицу. Особенно это отлично подходит для таких сложных тем, которые им предстояло поднять. Так можно не переживать, что абсолютно все твои эмоции станут достоянием собеседника. Кое-что можно бы и оставить при себе.
— Я не знаю, что сказать, — честно начала Эррин.
— Так не говори, — знакомо усмехнулся Годдрад.
— Нет, так не пойдёт. Ты в очередной раз перевернул мой мир с ног на голову, я больше не хочу… ходить с закрытыми глазами.
— Именно для этого я и привёл тебя в Виттег. Чтобы ты поняла. Но я рассказал всё это не для того, чтобы хорошо выглядеть перед тобой. Ни ты, ни я, Рыжик, сейчас никакого значения не имеем. Мы идём повторять то, что произошло сто лет назад. Но мы должны изменить сценарий. Уложить Зверя и не позволить ему выдохнуть тени.
— Нет уж, подожди. Я не стану игнорировать то, что невиновного человека запихали в тюрьму на сто лет!
— Я виновен.
— Но не в том, что тебе приписывают! Ты не сошёл с ума и по собственной прихоти… совершил всё это. Ты сошёл с ума как раз потому, что был вынужден применить столь устрашающие меры. Но выбора ведь у тебя не было, так, Годдард? Или… — Эррин даже остановилась от внезапно посетившей её мысли. — А ты вообще был сумасшедшим⁈
Он замолчал надолго, словно не желая больше говорить. Но Эррин не выпускала его из цепкого капкана своего взгляда. Она была твёрдо намерена получить ответы на свои вопросы, пусть бы и пришлось их вытрясать из колдуна силой.
— Ты хочешь знать, как я провёл сто лет в тюрьме? — сказало он наконец глухо. — Тело страдало от холода и связанной магии. Я коченел до самого последнего мускула. Но это ерунда. Потому что самое ужасное — это то, что всё это время я видел перед собой их. Горящих людей. И безумие… Жаль, что оно не пришло в полной мере, лишив меня способности сопереживать. Но оно мне сильно помогало. Правда. Позволяло забыться хоть ненадолго…
— Ты… помнишь каждый день из этих ста лет? — робко спросила она, боясь поранить его ещё больше, чем это уже было сделано.
— Слава Оси, нет. Я впадал в беспамятство надолго, иногда, мне кажется, не просто на года — на десятилетия. Но я был жив. И я ждал. Я знал, что рано или поздно Зверь снова проснётся, и моя помощь им всем опять понадобится. И тогда двери тюрьмы для меня будут открыты.
Эррин тоже некоторое время помолчала, обдумывая свои следующие слова.
— Скажи, Годдард, почему ты за себя не боролся?
— Да у меня особо и возможности-то не было, — невесело усмехнулся он. — К Виттегу я и так пришёл почти без сил. Чтобы… вычистить город мне потребовалось буквально всё, что было. Я потерял сознание в воротах на выходе. А когда очнулся, то был уже в антимагических браслетах у самой границы слоя.
Эррин знала, что бесчувственного человека нельзя перенести через границу — он не вынесёт перехода, поскольку не контролирует своё дыхание. Вот и Годдарда дотащили докуда возможно, а дальше, видимо, ждали его
