дорожном платье, отделанном шеншелями. Ее зеленоватые глаза стали еще прозрачней.
Откинув белокурую голову, леди сказала коротко, глядя куда-то вверх:
– Нет…
Наступило молчание. Горничная открыла дверь, увидела стоявшую на коленях Анну Ор и захлопнула немедленно дверь, исчезнув, как заводная игрушка.
Губы Анны Ор шевелились совершенно беззвучно…
Медленно и жестко, разделяя слоги, леди Эдит Холлстен сказала:
– Мисс Ор, вы напрасно пачкаете свое обворожительное платье на этом грязном полу…
Она пожала плечами:
– Как любят киноактрисы мелодраму…
Затем несколько иным голосом сказала, глядя на этот раз в безжизненные глаза Анны Ор:
– Мисс, мы должны быть беспощадны к такого рода преступлениям. Этого ждет от нас весь культурный мир. Ибо, если мы не будем карать этого, мы, представители руководящих классов Европы, – эти варвары и насильники уничтожат все, что мы создали.
Выдержав паузу, она сказала, глядя в мертвое лицо Анны Ор зеленоватыми прозрачными глазами:
– Простите, я должна готовиться к отъезду…
И она повернулась, легко и гибко, к оставленному саквояжу.
Через секунду Анна Ор поднялась с колен и медленно вышла.
Она аккуратно закрыла за собой дверь и, закрывая ее, услышала музыкальный смех леди Эдит…
Анна Ор медленно сошла по лестнице вниз и вышла на тротуар. Но, сев в пролетку, она сказала адрес таким голосом, что извозчик, испуганно оглянувшись, стал хлестать лошадь: пролетка понеслась.
Анна Ор постучала в дверь Казарина громко и четко. Через секунду молчания голос Казарина, как всегда спокойно, спросил:
– Кто?
Анна Ор раскрыла дверь и вошла. Это был ее второй визит к Казарину.
Он посмотрел на нее своими холодными глазами и ничего не сказал.
Мертвым голосом, совершенно чужим голосом Анна Ор сказала:
– Бегите… Бегите…
Опустившись в кресло, она сказала тихо:
– Через полчаса будет поздно…
Казарин не расспрашивал. Он наклонился над ней и с неожиданной теплотой спросил:
– А вы?
Губы Анны Ор опять зашевелились беззвучно. Овладев собой, она сказала:
– Меня не тронут…
Казарин стоял, глядя на эту женщину, похожую на труп. И он сделал в этот момент то, что меньше всего можно было ожидать от этого стального человека, от человека, воля которого была сильней всего, что может вынести обыкновенное человеческое тело: Казарин наклонился над Анной Ор и прикоснулся губами к холодному лбу женщины…
Анна Ор закрыла глаза…
Когда она открыла их – никого в комнате не было: Казарин исчез бесшумно, как тень. На диване валялась шинель с погонами поручика, на письменном столе лежали в беспорядке бумаги…
Анна Ор медленно поднялась и вышла. Она ехала на извозчике, сидя прямо как манекен из модного магазина. Ее мертвенно-бледное лицо резко выделялось на темном меху. И когда она сошла с пролетки, извозчик, взглянув на это лицо, сказал упавшим голосом:
– Платить не надо, не возьму…
Он хлестнул лошадь и поспешно отъехал.
Анна Ор упала ничком на диван и пролежала неподвижно до утра…
* * *
Леди Элит, стоя на палубе «Адмирабля», трубы которого уже дымились, сказала провожавшему ее полковнику Гавварду:
– Я надеюсь видеть вас, сэр, в Константинополе.
Полковник Гаввард ответил, оглянувшись на Маршана:
– Я думаю, миледи, через несколько дней быть в Константинополе…
С лисьей улыбкой Маршан добавил:
– Миледи увидит нас всех через несколько дней. Наша ставка, миледи, бита…
Леди Эдит посмотрела на него пристально и выпрямилась.
– Полковник Маршан, я надеюсь, что это ненадолго…
Маршан не ответил. Он хотел сказать, что, к сожалению, у французских моряков нашелся общий язык с русскими рабочими, имена Марти и Бадина[11] вертелись на языке полковника Маршана. Но он ничего не сказал.
Помолчав, он добавил:
– Желаю миледи счастливого пути.
Глядя прямо в глаза полковнику Гавварду, леди Эдит сказала тихо и раздельно:
– Сэр, я должна вам сообщить…
Полковник Гаввард ждал.
И, услышав два имени, произнесенные музыкальным голосом миледи, он сказал коротко:
– Мы знаем, миледи…
Свисток боцмана прервал его. Поцеловав руку леди Эдит, полковник Гаввард пошел к трапу. Отходя, он сказал:
– Будет сделано, миледи…
Легкая гичка понесла полковника к берегу. «Адмирабль» загудел сиреной, его винты вспенили зеленоватые волны одесского рейда: «Адмирабль» отходил от берегов Одессы, чтобы больше уже не возвращаться туда.
Леди Эдит стояла на спардеке, облокотясь на перила. Зеленоватыми холодными глазами она глядела, как отходили все дальше пристани, приморский бульвар и линия белых, сверкавших на солнце домов.
Затем она медленно повернулась и пошла по трапу вниз. Сходя, леди Холлстен, не меняя выражения лица, подумала:
«Быть может, к моим рассказам о приключениях на Востоке я смогу прибавить в лондонском обществе совершенно невероятную вещь: я могу рассказать, что видела настоящую любовь…»
Она улыбнулась корректной улыбкой, улыбкой, достойной леди Холлстен, и медленно сошла в кают-компанию.
Бойкий стюард в белоснежном костюме спросил:
– Кофе… Чай… Какао…
Медленно, леди ответила:
– Чай и кекс. Я проголодалась…
* * *
Среди суеты, царившей в городе, панических лиц, расширенных ужасом глаз шнырял мистер Джонсон. Ввиду важности минуты он переменил свой ярко-изумрудный галстук на серый с красными крапинками, гладко побрился и смазал волосы бриолином: он выглядел именинником.
Мистер Джонсон в сопровождении двух агентов русской разведки подошел в сумерках к дому, где жил Казарин.
Они бесшумно поднялись по лестнице. Мистер Джонсон дважды стукнул в дверь. Ответа не было. И, надавив
