приобрела для многих компаний ключевое значение, она теперь была нужна не только для того, чтобы поддерживать стандарты благосостояния богатых. Эта экспансия сопровождалась интеграцией рынков, определяемой по растущему сближению международных цен на товары. До 1800 года между формированием цен на разных берегах океанов практически не существовало никакой системной связи. В течение XIX века появилась связь между динамикой цен на удаленных друг от друга рынках; уровень цен начал выравниваться[318]. На три четверти этот процесс был вызван снижавшимися расходами на транспорт, на одну четверть – отменой таможенных преград[319]. Интеграция рынков происходила не обязательно в соответствии с политическими границами. Например, Бомбей, Сингапур и Гонконг были интегрированы в британскую колониальную экономику. Цены там скорее соответствовали лондонским, нежели ценам, установленным в индийской, малайской или китайской материковой частях.
Третье. Поскольку большая часть перевозимых морем заокеанских товаров – от хлопка-сырца и железа до пальмового масла и каучука – доставлялась в качестве сырья для промышленного производства, товарно-производственные цепочки (commodity chains) усложнились: между начальным производителем и конечным потребителем возникли дополнительные этапы переработки[320]. Из-за отсутствия развитой промышленности в Азии, Африке и Латинской Америке создание добавленной стоимости в большей степени переместилось в развитые промышленные страны. Если в раннее Новое время Европа получала из‑за океана готовые ремесленные продукты (тонкие хлопчатобумажные ткани из Индии, чай и шелк из Китая, готовый для употребления сахар с Карибских островов), то теперь обработка осуществлялась в основном в метрополиях. Там машинным способом пряли хлопок, обжаривали кофе и превращали пальмовое масло в маргарин и мыло. Часть готовых продуктов продавалась затем обратно в страны – производители сырья, к примеру хлопчатобумажные изделия – в Индию. Сегодня подобное – обыденность, но в XIX веке оказалось новым.
3. Деньги и финансы
Стандартизация
Еще более захватывающими были системообразующие процессы в двух других сферах: деньги/валюта и финансовая система. Здесь европейцы обладали еще большим, чем в торговле, преимуществом в рационализации и эффективности, даже по сравнению с теми экономиками, которые еще недавно находились почти на одном уровне с европейской. Сосуществование разных видов денег, трудности с установлением валютного паритета и предсказуемого соотношения между валютами всегда означали убытки и дополнительные расходы. Так было в Европе раннего Нового времени, а, к примеру, в Китае продолжалось до 1935 года. Несмотря на многократные попытки, в Китайской империи не удалось упростить хаотичную двойную систему серебряных и медных денег; распространение надежных бумажных ассигнаций происходило медленно, и в обращении оставались различные иностранные платежные средства (уже в конце XVIII века испанский доллар был в дельте Янцзы стандартной монетой), – все это относилось к важнейшим причинам отсталости страны в XIX – начале XX века. До 1914 года, когда был введен так называемый доллар Юаня Шикая, в Китае даже не имелось предпосылок для введения общенациональной денежной единицы. Банкноты также выпускались только на уровне провинций. Центральный банк появился лишь в 1928 году, но из‑за гражданской войны и внешних конфликтов он мог функционировать лишь частично[321]. Подобная ситуация была характерна для многих частей света.
Совершенно иное положение сложилось в Европе, где в XIX веке были созданы национальные валютные пространства. Сделать это оказалось непросто, особенно если речь шла о вновь образованных национальных государствах. Дело решило сочетание экономического экспертного знания, политической воли и локальных интересов. Интеграция национальных рынков и экономический подъем, которые обычно приписывают исключительно индустриализации, были бы невозможны без этой отнюдь не второстепенной предпосылки[322]. Лишь стандартизация и надежные гарантии стабильности укрепили отдельные западные валюты – прежде всего фунт стерлингов – до такой степени, что они смогли стать международными. Денежная и валютная реформы всегда были чрезвычайно сложным предприятием. Приходилось опираться на успешные примеры, обязательным было также наличие банков, которые могли бы выпускать новую валюту и управлять ею. Как непросто оказалось добиться национального единообразия, косвенно показывает нередко продолжительная разобщенность кредитных рынков. В Италии, например, после введения в 1862 году лиры как законного платежного средства прошло еще несколько десятилетий, прежде чем исчезли региональные различия процентных ставок[323]. Логически следующим шагом, который, однако, на практике мог быть реализован лишь одновременно с национальной унификацией, стало выравнивание валютных курсов в международном масштабе. Следует, впрочем, избегать представления об универсальном процессе как интеграции, охватывавшей все большую территорию. В XVIII веке крупнейшим валютным и фискальным регионом планеты была Испанская империя. Распад империи в 1810–1826 годах разрушил существовавшую прежде систему, сведя ее выгоды к нулю, и поставил каждое из государств, возникших на месте империи, перед проблемой создания собственного монетного и финансового порядка. Достигнуть этого сразу не удавалось, что послужило источником политической нестабильности и экономической неэффективности, а это, в свою очередь, препятствовало единой финансовой системе, – создавался замкнутый круг[324].
Лишь в 1866 году Латинский монетный союз создал де-факто единую валюту, которая действовала в большой части Европы и чрезвычайно облегчила ведение дел и путешествия. Однако не это являлось главной целью Монетного союза. Его создали преимущественно под влиянием двух факторов: a) стремления Франции добиться гегемонии своей «биметаллической» (золото-серебро) валюты на европейском континенте и b) необходимости, возникшей в результате добычи золота в Северной Америке и Австралии, сильно его обесценившей, восстановить нарушенный баланс между ценой на золото и серебро[325]. Другой политико-экономической целью, впервые поставленной на повестку дня в международном формате, была стабильность цен. Валютным стандартом Латинского монетного союза, к которому, помимо Франции, примкнули Бельгия, Швейцария и Италия, а позднее Испания, Сербия и Румыния, фактически являлось серебро, поскольку каждая страна определяла собственные валютные единицы через эталонный вес серебра. Падению же этой системы способствовал «внесистемный» и непредвиденный процесс: открытие новых серебряных месторождений снизило цену серебра, что способствовало значительному притоку этого металла в страны Латинского монетного союза. Многое теперь говорило в пользу альтернативного регулирующего валютного стандарта: золотого. Однако серебро удивительным образом не сдавалось.
Серебро
Международное валютное регулирование в XIX веке было первой скоординированной между несколькими государствами попыткой установить контроль над потоками драгоценных металлов, которые с 1540‑х годов распространялись по миру[326]. Эти потоки не обходили стороной даже те страны, которые старались строго регламентировать свои экономические и прочие внешние сношения, например Японию и особенно Китай; эти страны, часто не понимая причин, оказывались под инфляционным или дефляционным воздействием глобального обращения монет и драгоценных металлов. Последствия могли сказываться и на политике. Опиумная война между Великобританией и Китаем (1839–1842) была развязана прежде всего из‑за проблематики, связанной с серебром. На протяжении всего XVIII века в обмен на товары своего экспорта (особенно шелка и чая) Китай получил большие запасы серебра, которые
