что бы ты хотел оставить себе на память? – спросил его Святейший Патриарх.
– Там в самом конце есть два колечка обручальных…
Все заулыбались.
– Благословляю! Они твои, сынок. И если ты надумаешь освятить ваш брак таинством Церкви, то знай и помни, я сам лично сделаю это с величайшей радостью. Думаю, что никто из нас не забудет то доброе, что ты сделал для нашей Церкви. Иди с миром! Господь с тобой!
Георгий подошел под благословение Святейшего Патриарха и, словно на ангельских крыльях, покинул зал заседания.
В приемной что-то заставило его остановиться, и он обвел глазами присутствующих там людей. Один молодой и в подряснике был очень похож на его Фому. Сердечко кольнуло, но не больно, а как-то иначе, словно просило обратить внимание на этого юношу. И Георгий сам подошел к нему.
– Как тебя звать, чадо?
– Иоанн Государев! – ответил он, смутившись, и тут же, сложив руки, попросил благословения.
Владыка Георгий последний раз и с великой радостью благословил юношу и спросил:
– По какому же ты вопросу здесь, Иоанн Государев?
– В Псково-Печерский монастырь хочу послушником, но нужно чье-то письменное благословение…
– Не пожалеешь потом?
По вспыхнувшим глазам понял, что этот юноша уже точно под сенью Господней ходит.
– Подожди…
Георгий достал епархиальный бланк и ручку. Епархиальный секретарь уступил ему свое место, и он стал писать. А когда закончил и подписал, то заверил все это еще и своей печатью.
После подошел к Иоанну и сказал:
– Прими, Иоанн Государев, от Георгия Государева рода Государевых сие поручение за тебя и неси достойно свой крест…
И вручил ему свое письменное благословение.
Пока Иоанн вчитывался в строки сего письма, Георгий успел снять с себя монашескую мантию и клобук и также вручил все это юноше со словами: «Видит Бог, трудный ты выбираешь путь, но если пройдешь его достойно, то и ты, придет час, сможешь надеть эту мантию. А пока я, недостойный Георгий, буду за тебя молиться».
Затем, поцеловав миниатюрную панагию, что была у него на груди, убрал ее в футляр, а его положил в свой портфель и после этого вышел из Патриархии.
На улице было тепло и солнечно. Москва дождалась лета, а вместе с ним и тополиного пуха, и вот уже первые поливальные машины пошли по ее улицам.
У бывшего теперь архиепископа сегодня было еще одно очень важное дело. Правда, сначала он пришел в свой гостиничный номер и достал из шкафа накануне купленный костюм. На лацкане уже был привинчен достойный случая орден.
Он положил костюм на кровать, а сам, распахнув двери балкона, вышел на площадку полюбоваться Москвой. И по тому, как радостно затрепетала его палочка-выручалочка, что все эти годы была рядом с самим сердцем, он понял, что до ожидаемой встречи осталось всего несколько часов.
А вот и Московский цирк на Цветном бульваре. Знакомые афиши. Известные и уже народные артисты, с некоторыми из них он был знаком, когда они еще постигали азы циркового искусства. Среди них укротительница тигров Ирина Бугримова, которая на одной из первых репетиций с испуганным криком сама вскочила на тумбу рядом с тигром, увидев крохотную мышку на манеже.
На афише и молодые клоуны. И по традиции – все еще рыжие и белые… Теперь он знает, что в этом представлении впервые будет участвовать и его сын. Вот он на фотографии в костюме печального Пьеро. В этом же образе белого клоуна когда-то покорил столицу и сам Георгий…
– Максим… Суворин! Не может быть! Ты ли это? – смотрел и не верил своим глазам великан и борец Саша Бычков, взявший себе фамилию Подопригора.
– Бычок, дорогой ты мой, живой!
– Говорили, на фронте погиб, а ты вот живой стоишь тут – и не мычишь и не телишься… Айда за мной. Вот ребята обрадуются…
И обхватив сильными руками, буквально внес его в помещение цирка, приводя в шоковое состояние старушек-билетерш…
И вот Георгий уже в зале, в котором когда-то впервые вышел на манеж. Сердечко уже не билось как ранее. Лишь некая ностальгическая грусть и понимание того, что его манежем все эти годы была сама страна, ратные поля, храмы, люди, которым он нес свою любовь и тепло… белого клоуна в черной мантии.
До начала представления было еще два часа, и в комнате у Подопригоры собралась половина участников представления. Актрисы цирка, узнавая, плакали, целовали, размазывая по его лицу модную губную помаду.
Но вот дверь широко распахнулась, на пороге появилась сама Бугримова. Какими же глазами она теперь посмотрела на Максима… И всем присутствующим артистам показалось, что скажи она сейчас только одно слово – и они сами уже будут готовы прыгать с тумбы на тумбу, лишь бы она была рядом и ласково трепала их по волосам…
– Как всегда, хорош, Суворин. Не знала, что ты жив. А то был бы ты уже моим…
Еще раз взглянула, обвела всех чарующим взглядом, улыбнулась и, послав Суворину воздушный поцелуй, ушла…
И тогда Георгий спросил о Ростике…
– Так он же директор цирка. Ты разве не знал об этом? Оставайся. Посмотри. Программа получилась складной. Заодно и свою молодость вспомнишь. Сын Ростислава сегодня впервые выходит на манеж. Он решил восстановить с ним твой номер с розовым сердцем…
И вот, как и двадцать лет назад, приглушили свет, и под звуки флейты на арену вышел немного угловатый, наивный и юный клоун в белом. Он подошел к стоявшей в центре манежа скамейке и огляделся по сторонам. А потом осторожно и нежно несколько раз доставал розу из внутреннего кармана, представляя то, как он будет вручать ее своей любимой девушке…
Вот и она. Юная, и также в белом. Они садятся вместе на скамейку и осторожно начинают перемещаться к центру и друг к другу.
Но вышедший на манеж шпрехшталмейстер зала так грозно кашлянул в кулак, что они, словно две вспорхнувшие бабочки, на какое-то время снова разлетелись по обе стороны все той же лавочки.
Уже через
