секунду, как только ушел строгий хозяин манежа, они снова потянулись навстречу друг другу.
В тот самый момент, когда они уже были рядом и девушка в белом склонила свою хрупкую голову, являя тем самым кротость и целомудрие, а клоун в белом достал свой скромный цветок и готов был вручить его своей принцессе, сзади, словно черт из табакерки, выскочил рыжий клоун и вырвал цветок из его рук…
Девушка еще не видела того, что произошло, а рыжий уже стал передразнивать белого клоуна, изображая его смущение и волнение перед девушкой. И в довершение всего стал рвать нежные лепестки, разбрасывая их по всему манежу…
Но в этот момент где-то вдали раздался знакомый всем звук милицейского свистка и рыжий, испугавшись, умчался прочь с манежа…
Девушка в белом в то мгновение словно бы очнулась от сладкого сна, оглянулась по сторонам и увидела клоуна, что нежно собирал лепестки своего растоптанного цветка.
Она тут же опустилась рядом и, помогая ему, под звуки флейты стала собирать эти нежные и все еще живые лепестки их будущей любви…
Когда они, всё собрав, соединили свои ладошки вместе, то в этот же миг зрители увидели, как у них на руках появились, вспыхнули и засветились лучистым светом два бьющихся в унисон любящих сердца.
Они обнялись, чтобы уже никогда в этой жизни не расставаться, и стали медленно подниматься под купол цирка. И засветился звездами купол, и под ним уже парили два ангела, щедро одаривающие зрителей частичками своих сердец, нежные лепестки которых плавно опускались им в руки…
Суворин так надеялся и верил, что после представления подойдет к родному сыну и поздравит его и Нелли, чтобы уже никогда не расставаться. Но еще до окончания представления двое мужчин вежливо пригласили его следовать за ними.
Георгий вошел в указанный ему кабинет на Лубянке и увидел сидящего за столом и заметно постаревшего Гришина, но теперь уже генерал-полковника Гришина.
Они не виделись с 1945 года, когда полковник Гришин попросил добровольно пришедшего игумена Георгия дождаться в камере областного НКВД окончания операции по аресту и изъятию золота у главы уголовного мира Иркутска Викентия Хоботова по прозвищу Примус. Тогда и Примуса взяли, и золото, что оставил в его квартире Георгий. А в знак благодарности Георгию дали семь лет за сокрытие того самого золота, которого якобы не обнаружили на квартире у Примуса.
– Долго же вы осуществляли свою операцию… – сказал вместо приветствия Георгий. – Уже и виски стали седыми…
– И на старуху бывает проруха… – ответил генерал. – Или, как это говорится у вас, кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень…
– Проштудировали…
– Сейчас без Библии никуда… Но я вас вызвал по другому вопросу. Помните, в мае 1941 года на Киевском вокзале вы встретились с одним человеком?.. Вам известно, кто был этот человек?
– Нет! Он тогда позвонил и сказал, что хочет передать сведения о родных для меня людях…
– Хорошо держитесь. Почему же при прощании он сказал вам: «Ангела-хранителя тебе, мой дорогой…»
– Здесь ваши люди ошибаются. Если быть точнее, то он сказал мне следующие слова: «Ангела-хранителя тебе, мой мальчик…»
– Да! Так выглядит складнее. Мне это даже нравится. Ум гибкий, реакция отменная. Вы нам подходите…
– Я не видел семью двадцать лет…
– Все это, включая подготовку, займет две-три недели…
– Что «это»?
– Вам нужно будет всего лишь слетать в Париж и встретиться там с этим человеком…
И после этих слов он показал Георгию фотографию его отца…
Георгий внимательно смотрел на фото и понял, что отец тяжело болен, да и жить ему осталось совсем немного…
– Он тяжело болен, как нам известно, – начал Гришин. – И обладает важными документами, передачу которых никому, кроме вас, не доверит. По крайней мере, у вас есть шанс увидеть его живым… И вот что важно. Дом, в котором он живет, находится под постоянным наблюдением. Если честно, то он практически находится под арестом и к тому же не принимает никакой медицинской помощи от французов. Но для того чтобы вы смогли попасть в его дом и с ним встретиться…
– Мне снова придется надеть монашескую мантию… – закончил за него Георгий.
– И тут вам не откажешь в сообразительности.
– Считаю необходимым срочно поехать к монахам Псково-Печерской лавры и просить их о сугубых молитвах за отца. Думаю, что в этом вы заинтересованы не менее моего…
Гришин долго обдумывал сказанное Георгием.
Георгий, уже в свою очередь, понимал, что аппарат КГБ, как правило, редко позволял принимать решение такого рода вопросов начальникам тех или иных отделов самостоятельно, а предполагал изначальное корпоративное его обсуждение и последующее окончательное решение вышестоящим начальством, а потому предложил следующее.
– Чтобы вам облегчить решение последнего вопроса, – продолжал Георгий, – для вашего руководства, это время будет задействовано мною для изучения французского языка…
– У нас есть свои преподавательские кадры…
– Вы хотите засветить меня еще до того, как я выеду из страны? Ваше право…
– Хорошо! Завтра утром мы обсудим план вашей подготовки и определим сроки для проведения всей операции…
– Мерси боку…
– Не за что… Кстати сказать, Максим Суворин изучал французский язык в цирковом училище…
– Так то Суворин, а я Государев…
– И последнее. Встречу с вашей женой и сыном придется отложить до возвращения из Парижа. Жить будете в служебной квартире. Мой помощник даст вам необходимые документы и адрес. И последнее: не забывайте, что каждый ваш шаг у нас под контролем. Постарайтесь не наделать глупостей… Жду вас завтра к 9 часам утра.
В служебной квартире, куда поместили Георгия, было достаточно уютно, но холодно. Квартира, что сирота, передавалась с рук на руки совершенно разным людям и на разные сроки, а потому понимала, что все они лишь наемники, а потому каждого из них принимала в штыки. Кто-то, борясь с ее пугающей пустотой, втихую пил, кто-то занимался спортом до потери пульса, но никто не подумал, что надо бы, как в сказке о сестрице Аленушке, сначала хотя бы обмести пыль и вымыть
