Если не невозможно.
Я сам вызвался отвезти Лали со Снежаной к ней домой. И по пути хотел только одного – поговорить и предложить обосноваться в одном из моих домов, где им будет удобнее. Собирался заверить, что я стану выполнять любые условия, которые она озвучит, но… Лали, севшая на заднее сидение, склонилась к нашей дочери и прошептала:
– Скоро будем дома, потерпи немного. Будем, наконец, дома.
Я сжал челюсти до хруста. Не проронил за все время пути ни слова, а когда приехали – припарковался возле дома Лали и помог ей выйти из машины. Вытащил вещи (всего одна сумка и коляска), проводил до двери в квартиру. Я не был здесь ни разу, но то, что увидел, мне категорически не понравилось. Какая-то крохотная конура, в которой Лали собиралась растить нашу с ней дочь. Впрочем, я понимал, что сейчас уж точно не стоило поднимать этот вопрос.
– Вернулись, – констатировала мать Лали, забирая у нее Снежану. – Хорошо, я пойду.
Она унесла ребенка и мы с Лали остались наедине. Я не знал, что сказать ей, да и была ли нужда в словах?
– Я приеду завтра, если ты не против, – сказал, всматриваясь в ее лицо и отчаянно желая увидеть на нем хоть что-то кроме усталости.
– Я не против. А сейчас очень хочу просто побыть с дочерью и лечь спать, – сказала Лали и я, кивнув, ушел.
Нет, я совсем не собирался сдаваться, но понимал, что сейчас своим напором могу только навредить. К тому же, у меня имелось множество дел, которыми я собирался заняться прямо с завтрашнего дня, и касались они совсем не офиса.
А пока я остался наедине с тем, что и заслужил. И очень надеялся, что это не конец нашей истории с Лали и моей дочери, важнее которых у меня не было никого и ничего в жизни.
– Ты, кажется, не удивлена.
Я вошла в маленькую узкую кухню и присела на стул напротив матери. Ее лицо, как и всегда, когда держала на руках внучку, преобразилось. Суровые складки у губ разгладились, хмурое выражение стало почти нежным. Снежану мама однозначно обожала. И, глядя на это, у меня не находилось никаких сил сердиться на нее за то, что она, казалось, совсем не любила меня.
– Не удивлена, – пожала мать плечами. – Знала, что ты вернешься. С ней.
– Почему?
Мама посмотрела в ответ внимательно и впервые за всю жизнь я не видела в ее глазах привычной, будто намертво въевшейся в них, усталости.
– Потому что ты моя дочь. И не могла так просто отдать своего ребенка. Так же, как я, как бы ни было тяжело, не могла отказаться от тебя.
Я сглотнула. Хотелось слышать сейчас не об обязательствах и долге, а просто о том, что меня любят.
– Ты не знаешь всей правды… мама, – выдавила я, вспоминая о том, что вынуждена была наврать. Я врала матери, врала Родионову….
– Ну так расскажи, – предложила мама и в ответ на мой удивленный взгляд добавила :
– Знаю, мы никогда не были близки и в этом только моя вина. Я много работала, чтобы тебя прокормить и забывала о том, что ребенку нужны не только еда и одежда, но также тепло и любовь. Глядя на Снежану, я теперь понимаю, сколь многое упустила. Может, ты простишь меня за это однажды. Но, как бы там ни было, тебе просто стоит знать – все, что я делала, я делала ради тебя.
Я вдруг поняла, что на глаза сами по себе навернулись слезы. Непривычная слабость, которую редко себе позволяла.
– Я понимаю, – ответила, не делая попыток скрыть струящуюся по щекам влагу. – Мама… расскажи о папе… пожалуйста.
Впервые я ощущала, что могу спросить мать о том, о чем мы никогда не говорили прежде. Об отце. Я не знала о нем ровным счетом ничего.
– Тут нечего особо рассказывать, – пожала мама плечами и переложила Снежану на другую руку. – Он был родом из Баку. Его семья не хотела, чтобы он женился на женщине другой веры и национальности, а он их послушал. Вот и вся история.
– Ясно, – протянула я, глядя на старенький стол, покрытый изрезанной ножом клеенкой.
– Теперь твоя очередь, – напомнила мама и я, сделав глубокий вдох, выложила ей всю правду.
Она слушала молча. Потом, когда я закончила, сказала вдруг то, чего я совсем не ожидала :
– Не упусти хорошего мужика, дочь.
– Богатого, ты хочешь сказать? – усмехнулась я.
– Нет, именно хорошего. Да, он обидел тебя, но он же и признал свои ошибки. И они не настолько чудовищны, чтобы разрушить из-за этого несколько жизней.
– Я подумаю об этом, – сказала я маме и, встав, протянула руки, чтобы забрать задремавшую дочь. – А теперь просто хочу отдохнуть.
– Иди, – кивнула мать и я, прижимая к себе свое сокровище, прошла в маленькую темную комнатушку, которую занимала всю жизнь, а теперь делила с дочерью.
Удивительное дело – когда-то я мечтала вырваться отсюда. Покинуть нищую квартирку, чего-то добиться в жизни… Теперь же именно здесь, дома, по-настоящему ощущала себя в безопасности.
Как вскоре оказалось – увы, преждевременно.
На следующий день Родионов, несмотря на свои слова накануне, к нам не приехал. И я сама не могла понять, что чувствую по этому поводу. Точнее, чего во мне было больше – разочарования или облегчения?
Сейчас, когда хотелось только покоя и тишины, было очень трудно разобраться с тем, что чувствовала по отношению к отцу своего ребенка. После всего пережитого казалось, что все чувства из души просто взяли и вытравили. И не осталось ничего, кроме желания побыть наедине с самой собой. Наконец-то расслабиться, привыкая к мысли, что никто больше не пытается отобрать моего ребенка.
Хотя слова матери так и не шли у меня из головы. Я ведь и сама понимала причины, по которым Илья мог мне не верить. И также сознавала, что даже думая обо мне самое худшее, он не пытался отобрать у меня ребенка. И это, наверно, само по себе значило многое.
А еще меня буквально преследовало воспоминание о его глазах, какими они были в тот момент, когда он говорил, что любит Снежану. И меня. И поверить в это было очень легко, но я боялась снова надеяться на то, что казалось несбыточным.
Но с одним упрямым фактом, тем не менее, я ничего не могла поделать. Я скучала по Родионову. Понимание этого пришло вместе с досадой от того, что он не звонил и не приезжал. И было приправлено мыслями о том, где он сейчас и с кем.
Возможно, нашел утешение с еще одной первой попавшейся девицей, каковой для него когда-то была и я сама. А может, даже решил вернуться к жене. Хотя в последнее я не верила. Но все равно продолжала себя накручивать вместо того, чтобы позвонить первой.
Тем не менее, сделать это мне все же пришлось. Вот только уже совсем по иному поводу.
Когда раздалась трель дверного звонка, я была дома одна. Подойдя, заглянула в глазок и к своему удивлению увидела на площадке полицейского. Сердце вдруг тревожно забилось, хотя особых причин к тому не было. Вероятнее всего кто-то из соседей устроил очередной пьяный дебош и участковый просто хотел опросить нас по данному поводу.
