моей деятельности, то предпочтениями в области искусств и прочих душевных порывов. Отвечала я неохотно, но старалась сгладить неразговорчивость милыми улыбками, которые, как оказалось, были восприняты навязчивым собеседником иначе, чем задумывалось мною. И этот человек по имени Глеб, к огромному моему неудовольствию, усилил напор и принялся атаковать меня жизненными историями и страшно бородатыми анекдотами, изредка прерываясь на алкогольные возлияния, в результате чего окончательно растерял остатки моего расположения. Немые сигналы SOS, посылаемые Жанне, вызывали у последней только тихие хрюки в кулачок. Ну ещё один раз она сочувственно развела руками, мол, не в её это компетенции спасать юных дев от ухаживаний неугодных кавалеров, и вообще она тут ни при чём. Нечего, мол, было усаживаться произвольно.
К слову сказать, поиски мои не увенчались успехом: ни разноглазого оборотня, ни других знакомых лиц не обнаружилось. Значит, все-таки сон и мои фантазии… Иначе, кто-нибудь да был бы здесь. Тем более старый друг Максим Крамер.
На протяжении всего ужина Ян время от времени он бросал на меня и моего собеседника странные взгляды. Правда от этого он нередко отвлекался на разговоры с симпатичной сестрой Филиппа: отвечал ей, улыбался и обменивался шутками. Почему-то мне нравилось, что он смотрит на меня. Иногда я, стараясь, чтобы он не заметил, поглядывала на него из-под ресниц, проверяла, смотрит ли.
Ужин прошел в довольно приятной обстановке (даже несмотря на компанию Глеба) и плавно перетек в вечериночно-танцевальный фуршет, переместившийся в противоположный конец гостиной. Кто-то развлекался танцами, а на диване возле камина собралась небольшая компания. Шутили, смеялись, болтали о ерунде и о серьёзном. Временами.
— Вчера мне обещали солнечную погоду, — доверительным шёпотом поделился Фил и кивнул на Жанну, а та пихнула его локтем в бок. — Но…
— Все врут, — многозначительно и некоторым весельем глядя на меня, заявил Ян.
На каратистов намекает. Как же, как же.
— Можно не обманывать. Промолчать, — намекнула и я. — Главное помнить: молчание о важном — тоже враньё.
— Такова природа человека, — невозмутимо отозвался Фил.
— Такова и больше никакова, — с умным видом подтвердила Жанна.
— Только человека? — прищурилась я.
— Не только. Любого социального существа, — вывернулся Фил. — Общество заставляет врать, так или иначе. И все врут. В своих целях.
— Да. В целях спасти человечество. Или в целях залезть под юбку, чтобы поставить галочку в своём списке, — желчно заметила я. Жанна бросила на меня обеспокоенный взгляд, а Фил нахмурился. — Простите, не то что-то говорю, — я устало потёрла виски.
— Конечно, одно дело — соврать, чтобы не обидеть, уберечь, а другое — предать, — снова вступил в беседу Ян, когда я уже собралась пойти проветриться, чтобы не наговорить лишнего. И автобиографичного.
— Опять двойные стандарты. Это другое, да? Печально жить в таком мире, — полушутливо улыбнулась Жанна.
— Мир — сложная штука, и не делится на чёрное и белое, — безо всякой иронии в голосе сказал Ян.
— Провести всю жизнь, разгадывая оттенки серого…
— Натура всё равно прорвётся наружу, рано или поздно. И ты сможешь сделать вывод и оставить такого лжеца в своём кругу или нет.
— А если эта натура — суперталантливый лжец? — поинтересовалась подруга.
— Натуру не спрячешь: её выдадут поступки, особенно в критической ситуации. Первый порыв — природный: струсить или помочь, сбежать или спасти, — объяснил Ян.
— Нельзя осуждать кого-то за такие порывы: струсить и сбежать. Не все готовы на подвиги, — возразила я.
— А я и не осуждаю. Струсить и сбежать это для примера. Говорю о том, что порывистые поступки как фонариком высвечивают основные душевные качества. А так, конечно, можно быть смелым человеком и при этом совершать подлости.
— И что, ты даже не даёшь право на ошибку? Надо быть идеальным с рождения, чтобы получить твоё расположение?
— Почему не даю? Я и сам ошибаюсь. Главное — раскаяние и готовность её исправить. И смотря, какая ошибка.
— Не все ошибки исправимы.
— Опять же, расположение — штука эмоциональная. И складывается из впечатлений от общения, восприятия слов и поступков человека.
— Меня не удивит, что твоим расположением пользуются всего шесть человек, — с вызовом поглядела я на Яна.
— Почему шесть? — рассмеялся Ян.
— Это гипотеза. Ведь очевидно, что некто с недостатками не получит места в твоём кругу.
— У всех есть недостатки. Если собеседник порядочен, неглуп, интересен, с большинством мелких прегрешений мы, как правило, готовы мириться. Вот, скажем, обидчивость.
— Или, например, предвзятость. И готовность ненавидеть первого встречного неизвестно за что, — поддержала тему я.
— Ну, или безрассудство. И готовность дерзить опасным незнакомцам, — ответил с улыбкой Ян и посмотрел мне прямо в глаза. А, заметив, как я нахмурилась, тут же добавил: — Или намеренно не понимать шуток.
Все дружно уставились на нас двоих в ожидании продолжения. А Фил и Жанна сидели с таким видом, будто в любую секунду готовы броситься нас разнимать. В случае чего.
— Или не смешно шутить. Извините, моя натура вот-вот себя выдаст, а я ещё не готова к публичному и окончательному срыву покровов, — решила закончить эту пусть и шутливую пикировку я, поднялась с дивана и направилась к лестнице.
Ян догнал меня и поймал за локоть.
— Я, правда, пошутил, не обижайся. Потанцуешь со мной?
И потянул меня за руку на танцпол под звуки песни «Lady In Red».
Я подняла на него глаза и уже открыла рот, чтобы сказать, что я устала, и у меня нет никакого желания танцевать. Но наткнулась на взгляд, внимательный и изучающий, на лёгкую улыбку, а его рука уже аккуратно придерживает меня за талию… Все слова тут же вылетели из головы. Он улыбнулся шире, привлёк к себе. Как только я очутилась в его объятьях, сердце словно сошло с ума: то подпрыгивало и заходилось в приступе тахикардии, то ухало в пятки, периодически замирая в сладкой истоме. Двигался он отлично и уверенно, но одновременно мягко вёл в танце, а я поймала себя на мысли, что всё очень даже неплохо, если не принимать во внимание потенциальную возможность скончаться от инфаркта прямо здесь, посреди зала.
— Ты позволишь мне исправиться? Надеюсь, моя ошибка не попала в разряд непоправимых.
— В каком смысле?
— В смысле предвзятости и готовности ненавидеть неизвестно за что. Но, к слову сказать, у меня не было и нет ни капли ненависти.
— Ах, в этом смысле. Позволю, — благодушно кивнула я. — Но только, если твоё раскаяние искреннее.
— Ты замечательно выглядишь.
— К чему это? А, это пошёл процесс исправления. Но как-то… не оригинально.
— Знаешь, очень трудно балансировать между банальностью и откровенным желанием зацепить комплиментом. Но я постараюсь напрячься.
— Зря. Я имела
