доволен, что это сделал. Вообще, я приятно удивлен такому повороту событий. Я… – Он покачал головой. – Я не думал, что в тебе такое есть.
– Почему? Потому что я принцесса Винсента?
Он скривился, но возражать не стал.
Я долго смотрела на него, прищурившись.
– Не понимаю.
– Чего именно?
– Приятно удивлен. Ты сказал, что приятно удивлен.
– И это правда.
– Не складывается.
– Почему? Потому, что я ришанское отребье?
Если он рассчитывал, что я вздрогну, как он, то я этого не сделала. Я просто смотрела на него в упор, сурово и не мигая.
Он вздохнул.
– Те, кого ты убиваешь… они того заслуживают. Иначе они никогда не остановятся.
– Но они вампиры.
– Да.
– А это – люди.
– Я вижу.
Повисла пауза, пока я безуспешно пыталась сформулировать свое недоумение.
Он снова вздохнул, словно эта дискуссия начала его утомлять.
– Неужели это настолько недоступно пониманию?
Да. Недоступно. Это просто… противоречило миропорядку в Доме Ночи. Да и во всех Обитрах.
– Конечно недоступно, – сказала я.
Этот ответ, кажется, его раздосадовал.
– Неужели настолько невозможно поверить, что я питаю уважение к человеческой жизни? – отрезал он. – Я же, гори все огнем, сам был одним из них!
У меня был полуоткрыт рот, я готовилась выдать какое-то резкое возражение, которое немедленно забыла. Я стояла молча, изумленная до потери дара речи.
Ржаво-красные глаза Райна лучились от удовольствия.
– Принцесса, как приятно тебя ошеломлять!
– Ты обращенный…
– Да.
Обращенные вампиры встречались крайне редко, особенно в Сивринаже. Те немногие, кому удалось пережить этот процесс и остаться в живых, обычно плохо приспосабливались к своему новому существованию. А вампиры Дома Ночи – известные своей нелюбовью к чужакам – вовсе не были склонны превращать еду в равных себе.
Мне не приходило в голову, что Райн может быть обращенным. Но теперь многое встало на свои места. Его странный небрежный вид. Его категорически невампирское чувство юмора. И представления – постоянные спектакли, как будто он должен был что-то кому-то доказать. Как будто ему надо было научиться носить разные маски.
Эта легкая довольная улыбка померкла, оставив после себя что-то надрывное и саднящее.
– Сколько веков прошло, а все так же гадко. Легче не становится.
Я чуть не сказала: «Хорошо».
Надеюсь, я все так же буду считать это гадким, когда стану как они, и никогда не откажусь от этой части себя. Мне часто думалось, что сбросить свою человеческую сущность, как змея – старую шкуру, это очень небольшая цена.
Пусть даже здесь и сейчас от одной идеи становилось тошно.
Я помалкивала. Никогда не произнесу эти мысли вслух.
– Сколько времени ты уже этим занимаешься? – спросил наконец Райн.
– Не знаю, – солгала я. – Несколько лет.
Шесть лет, два месяца и четырнадцать дней.
– И видимо, стоит предположить, что наш великий спаситель ночерожденных ничего не знает.
Я стрельнула в него предостерегающим взглядом.
Он рассмеялся, так что чуть-чуть стали видны заостренные зубы.
– Знаешь, отчасти я хотел, чтобы мы были союзниками, из-за этого взгляда. Это с ума сойти какое лицо. Оно такое… такое…
Все черты его оживились, словно он собирался изобразить меня, но потом – весьма благоразумно – решил этого не делать.
– Ладно, забудь.
Я могла промолчать, но почему-то ответила:
– Нет. Винсент не знает.
Почему я в этом призналась? Хотела что-то ему доказать? Доказать, что я больше чем послушный домашний зверек Винсента?
– Это вызвало бы политические проблемы, – продолжила я. – Так лучше для всех.
Совершенно справедливое замечание. Винсент не мог попустительствовать, даже негласно, моим похождениям в человеческих кварталах. Так же как не мог разрешить никаких официальных действий ради меня на ришанской территории. Я буду вольна поступать по собственной инициативе, когда буду настолько сильна, что меня при этом не убьют.
Я воздержалась от уточнения, что, если бы Винсент знал о моих мелких увлечениях, он бы, помимо прочего, запер меня в комнате навечно.
– Ну да, верно…
Судя по интонации, я его не убедила.
Ветерок завладел прядями наших волос – моих иссиня-черных, его темно-рыжих. По такой жаре было очень приятно. Я подняла подбородок ему навстречу, упиваясь тем, как он холодит пот на моих щеках, и посмотрела вдаль за горизонт: безликие осыпающиеся здания человеческого квартала, статичные и угловатые в сравнении с катящимися дюнами. Над всем возвышался замок ночерожденных, рядом с которым все казалось миниатюрным. С этой точки можно было видеть, как встречаются три мира: мир добычи, мир хищников и мир богов.
– Это было неподражаемо, – сказал Райн, прервав долгое молчание. – То, что ты делала на ристалище. То, что ты делаешь здесь.
Я удивилась. На Райна я не смотрела и не ответила ему – ждала, что он поправится или снизит пафос. Но он ничего не прибавил. Он только что сделал мне прямой комплимент и оставил его как есть.
Было странно.
– И прости за то, как я себя вел перед испытанием, – продолжил он. – Это было… Я думал о вопросах, которые не имели к тебе никакого отношения. Просто плохой день.
Это потрясло меня еще больше, чем комплимент. Несмотря на то, что я практически слышала голос Мише, которая заучивает с ним эти слова.
И опять я ожидала «но», какого-то снижения градуса, но его не было. Я позволила себе взглянуть на Райна, и между нами установилось долгое молчание.
Наконец я ответила:
– Ты хочешь услышать, что я сожалею о случившемся? Я не сожалею.
Он рассмеялся. Не хмыкнул, не фыркнул – это был смех, настоящий, глубокий и оглушительно громкий. Даже не помню, когда я последний раз слышала, чтобы кто-нибудь так смеялся. Включая себя саму. С тех пор, как… С тех пор, как случилось с Иланой.
– Ну и лицо, – сказал он, качая головой. – Нет, я не ждал, что ты извинишься. Я был бы разочарован, если бы ты начала извиняться.
– Я ни о чем не жалею. И снова выкинула бы тебя в окно.
– О, принцесса, я знаю. Знаю.
Он откинул с лица непокорные пряди. Улыбка еще не сошла с его губ, а лунный свет вычерчивал углы его профиля. Меня вдруг поразило, насколько он сногсшибательно прекрасен. Меня всегда окружали красивые люди – и я давно выучила, дорогой ценой, насколько важно перестать это воспринимать. Но сейчас, всего на долю секунды, красота Райна потрясла меня, как удар, такой неожиданный и сокрушительный, что дыхание перехватило. Это была не утонченная элегантность вампиров – совершенные линии скул, совершенные губы и совершенные сверкающие глаза. Нет, она была грубее, жизненнее. Более реальная.
Внезапно все эти черты, такие чересчур красивые, – они несли на себе
