мне знать, как относиться к какому-то там памфлету и что хотел сказать этим автор?
— Ну право, женщинам просто интересно совсем другое…
— Женщины — страшные существа! — категорично заявил Головин. — Клянусь, я никогда в жизни не женюсь!
Я очень хотел ему посочувствовать, но не мог прекратить смеяться. Друг сделал вид, что обиделся, но долго не продержался и тоже расхохотался.
— Честное слово, я пригрозил столоваться по ресторанам, но боюсь матушка и туда сможет мне подсовывать барышень. Ума не приложу, как от этой напасти избавиться.
— Ну так влюбись, — предложил я.
— Я же серьезно…
— Я тоже. Выбери предметом воздыхания ту, которая точно не устроит Головиных. Главное, не перестарайся, чтобы ничего неприличного. На свадьбе настаивать не будут, но невест перестанут подсовывать.
— И как это сделать? — Головин весь обратился во внимание.
— Что? — не понял я.
— Ну, влюбиться?
Я тяжело вздохнул и подумал о припрятанной где-то в кухне наливке. Прежде чем вливать в капитана премудрости любовные, нужно было влить эликсир их понимания.
Из коридора раздались торопливые шаги. Вбежал раскрасневшийся Прохор и сообщил:
— Молодой господин, Лука Иванович очнулся!
Глава 16
Головин вежливо остался на кухне, заканчивать обед без меня. Друг без лишних слов понял, что сейчас не время для посещений. Да и, как мне казалось, моего деда он побаивался.
Я направился к спальне, слуга шел за мной, наступая на пятки и постоянно за это извиняясь.
Целитель поджидал у дверей и немного напряженно сообщил:
— Его сиятельство в сознании, но… Не в настроении.
— Что это значит? Он в порядке? — нахмурился я.
— Физически — да. Процесс исцеления идет по плану. Но, боюсь, граф слишком… эмоционально встревожен. Отказался принять успокоительное и, кхм, попросил меня удалиться.
Я вопросительно взглянул на Прохора.
— Выгнал он нас всех, — тихо объяснил старик.
— Александр Лукич, — целитель чуть замялся. — Без согласия пациента я не имею права его лечить. Либо так, либо с разрешения официального опекуна.
— Я вас понял, Павел Федорович, — я кивнул. — Вы пока сходите, отобедайте и отдохните немного. Прохор, сопроводи, будь добр. Я поговорю с графом. Уверен, что смогу его убедить продолжить лечение.
Они ушли, а я ещё немного постоял перед дверью, собираясь с мыслями.
Затем резко выдохнул и решительно зашел внутрь.
Граф Лука Иванович Вознесенский выглядел плохо. Хуже, чем когда я увидел его по возвращении. И дело было в его глазах. Во взгляде деда не было ничего, полная пустота и отрешенность.
Он сдался.
— Лука Иванович, я слышал что ты отказываешься от услуг целителя, — я бодро прошелся по комнате, подошел к окну и распахнул шторы.
— Уходи, — едва слышно произнес дед.
Я открыл створку окна, чтобы впустить свежего воздуха.
— Что? — я сделал вид, что не расслышал.
— Уходи! — уже громче повторил граф.
Так получше. Я неторопливо осмотрел склянки со снадобьями, со знающим видом изучил этикетки, хотя почерк аптекаря было не разобрать. Вынул из одной пробку, принюхался и еле сдержал кашель. Воняло оттуда жутко.
— Ну, не так уж и плохо, — я осторожно поставил лекарство обратно на тумбочку и повернулся к деду: — Позволишь поинтересоваться, почему ты отказываешься? Не нравится Павел Федорович? Жаль, он прекрасный специалист, но я могу нанять другого целителя.
— Уходи, — упрямо сказал дед, скрипнув зубами. — Мне не нужен лекарь.
Злится, это прекрасно. Я не верил, что такой человек может просто так смириться и отступить. Нужно было лишь немного встряхнуть его, напомнить о том, кто он.
— Хорошо, — я пожал плечами. — Как скажешь. Один вопрос и я уйду. Ты уже составил завещание или требуется позвать нотариуса?
— Что? — дед немного приподнялся на кровати.
— Говорю, — я немного повысил голос, словно говорил со слабослышащим: — С завещанием всё в порядке? Мне бы не хотелось всяких юридических проволочек после твоей смерти.
— Что⁉
Вот, совсем другое дело! Глаза загорелись, с лица пропала маска уныния и равнодушия.
— Да как ты смеешь? Как ты смеешь меня хоронить? — завелся граф, возмущенно раздувая ноздри.
— Лука Иванович, ты же сам решил отказаться от лечения, а значит нас покинуть в скором времени. Я твое решение уважаю, но и меня пойми, зачем мне потом трудности с бумагами? Ты же знаешь, как я это не люблю…
Взгляд деда заметался по спальне в поисках тяжелого предмета, которым можно в меня швырнуть. Я прикрыл лицо рукой, чтобы скрыть улыбку.
Но старый граф дураком не был, так что довольно быстро справился с эмоциями и понял, что я делаю. Он прищурился, упрямо сжал губы и неохотно сказал:
— Зови своего костоправа. Но имей в виду, если он снова примется пичкать меня этой мерзостью, — он кивнул на ряды склянок, — я его поколочу. Где моя трость?
— Обязательно её найду и принесу, — серьезно заверил его я и направился к выходу. — Только он не костоправ, Лука Иванович. А целитель, и очень хороший.
Только взялся за ручку, как услышал уже совсем спокойное:
— Саша…
Я обернулся — дед смотрел на меня почти как прежде, ясным взглядом. Вот только в его глазах появилась грусть.
— Нам нужно будет поговорить, позже. Ты не знаешь, как на самом деле обстоят дела. Хотел тебя уберечь от этого, да только всё испортил. Ты иди пока, я позову тебя потом.
Его явно утомила эта встряска, так что волновать ещё больше и сообщать, что я уже в курсе, я не стал. Пусть соберется с мыслями, тогда наш разговор
