которого я увидела белых людей, и попробовала еще раз. Пришла темная нимфа, Аланна, и обратила воду в пруду в огонь…
Эпилог
– Очень странная история, – сказал Котгрейв, возвращая зеленый блокнот отшельнику Эмброузу. – Я улавливаю основной смысл, но многого совершенно не понимаю. Вот например, что она имеет в виду, когда на последней странице говорит о нимфах?
– Видите ли, я полагаю, что вся рукопись пронизана упоминаниями о неких «практиках», которые из века в век поддерживались обычаями. Некоторые из них лишь теперь начинают оказываться в поле зрения науки, которая пришла к ним, – вернее, пока только к ступеням, которые ведут к ним, – самыми различными путями. Я интерпретировал упоминание о «нимфах» как указание на одну из этих «практик».
– И вы в самом деле думаете, будто такое бывает?
– О да, конечно. Думаю, что могу даже представить убедительные доказательства. Я боюсь, вы пренебрегли изучением алхимии? Очень жаль, потому что присущий ей символизм в любом случае замечателен, а кроме того, если бы вы были знакомы с некоторыми трудами по этому предмету, я мог бы напомнить вам отдельные отрывки, могущие многое объяснить в прочтенной вами рукописи.
– Хорошо; но я хотел бы знать, верите ли вы всерьез, что все эти фантазии имеют под собой какое-то реальное основание? Не принадлежит ли все это к области поэзии, к занятным грезам, которыми человек имеет обыкновение тешить себя?
– Я могу сказать только, что для большинства людей, несомненно, лучше считать все это грезами. Но если вас интересует мое настоящее мнение, то я думаю совсем иначе. Это даже не мнение, это знание. Дело в том, что мне известны случаи, когда люди совершенно случайно сталкивались с некоторыми из этих «практик» и бывали абсолютно ошеломлены неожиданными результатами. В тех случаях, о которых я говорю, не может идти и речи о «самовнушении» или каких-либо подсознательных действиях. С тем же успехом можно вообразить, будто школяр «внушает» себе существование Эсхила, когда механически зубрит склонения греческих существительных. Однако вы все же обратили внимание на постоянные недомолвки, – продолжал Эмброуз. – В данном случае они, возможно, были чисто инстинктивными, ибо автор никогда не думал, что рукопись попадет в чужие руки. Но на самом деле так поступают все носители знания, и поступают более чем обоснованно. Сильнодействующие целебные лекарства, которые в то же время непременно бывают сильными ядами, хранятся в шкафу под замком. Ребенок может случайно найти ключ и отравиться, но в большинстве случаев поиск ведется разумно и целенаправленно, и для того, кто терпеливо подбирает ключ, склянки содержат драгоценные эликсиры.
– Вы не хотите объяснить подробнее?
– Откровенно говоря, не хочу. Лучше оставайтесь неубежденным. Но теперь-то вы видите, как эта рукопись иллюстрирует наш недавний разговор?
– Эта девушка еще жива?
– Нет. Я был с теми, кто нашел ее. Я хорошо знал ее отца; он был адвокатом и почти не заботился о ее воспитании. Он думал только о документах и договорах, и то, что случилось, было для него ужасной неожиданностью. Однажды утром ее хватились; кажется, это произошло примерно через год после того, как она написала то, что вы прочли. Стали расспрашивать слуг, и они кое-что порассказали, придав всему очень естественное и совершенно ошибочное истолкование. Эту зеленую книжечку обнаружили у нее в комнате, а саму ее я нашел распростертой перед идолом в том самом месте, которое она описывала с таким трепетом.
– Так это все-таки был идол?
– Да. Он был спрятан в колючих кустах необычно густого подлеска. Это была на редкость дикая, пустынная местность. Да вы знаете ее по описаниям девушки, хотя, конечно, понимаете, что она сильно сгустила краски. Воображение ребенка всегда делает горы выше, а ямы глубже, чем это есть на самом деле; а у нее, на ее несчастье, было нечто большее, чем воображение. Можно сказать, что та картина, что возникла у нее в уме и что ей отчасти удалось выразить словами, могла бы представиться талантливому художнику. Но это и в самом деле очень необычная и унылая местность.
– И она была мертва?
– Да. Она отравилась – и вовремя. Нет, с обыденной точки зрения ее упрекнуть не в чем. Помните ту историю о леди, которая увидела, как пальцы ее ребенка были раздавлены оконной рамой?
– А что это было за изваяние?
– Это была статуя римской работы, изготовленная из камня, который за века не почернел, а наоборот сделался белым и сияющим. Вокруг нее разросся кустарник, полностью скрывший ее от посторонних взоров. В средние века последователи одной очень древней традиции стали использовать ее в своих целях. Она была вовлечена в чудовищный ритуал шабаша. Обратите внимание на то, что те, кому случайно – или как бы случайно – было явлено белое сияние этой статуи, обязательно завязывали себе глаза, когда шли туда во второй раз. Это очень важно.
– Она все еще там?
– Я послал за инструментами, и мы разбили ее на мелкие кусочки. Живучесть традиции никогда не удивляла меня, – помолчав, продолжал Эмброуз. – Я мог бы назвать не один английский приход, где обряды, о которых эта девочка наслушалась в детстве, все еще существуют – втайне, конечно, но на редкость устойчиво. Нет, самым странным во всем этом для меня является сама возможность подобной «истории», а вовсе не ее «последствия», ибо я всегда полагал, что чудо исходит из души.
Великий бог Пан
I. Эксперимент
– Рад, что вы приехали, Кларк, искренне рад! Я и не надеялся, что вы сумеете найти время.
– Ну вот, удалось вырваться на несколько дней – дел сейчас не сказать чтобы очень много. Скажите, Реймонд, а вам не страшно? Это в самом деле безопасно?
Двое мужчин неторопливо расхаживали по террасе перед домом доктора Реймонда. Солнце еще висело над вершинами западных гор, но светило тускло-багровым светом, не отбрасывающим теней, и вечер был тих; лишь нежный ветерок дул со стороны большого леса на холме, время от времени принося с собой негромкое бормотанье диких голубей. Внизу, в длинной очаровательной долине, струилась река, петляя меж одиноких холмов, и по мере того как солнце клонилось к западу, с берегов начинал подниматься прозрачный, белый-белый туман. Доктор Реймонд резко развернулся к приятелю.
– Безопасно? Ну конечно! Сама по себе операция простейшая – ее способен сделать любой хирург.
– А на других этапах никакой опасности нет?
– Абсолютно! Даю вам честное слово, никакой материальной опасности вовсе нет. Да, Кларк, я понимаю, вы всегда, всегда были трусоваты;
