Особенно неприятно было двуличие лорда-канцлера. Он же знал ее с детства, играл с ней в потешные игры, приносил книжки с яркими картинками, несравнимо лучшие, чем печатали в Киенне, утешал, когда она жаловалась на свои пустяшные детские неприятности…
«Оказывается, Хорхе готовил меня для Сержа, — терзала себя Флоранс. — Наверно, тот еще был в пути на Гею, когда отец выдал меня замуж, поэтому лорд-канцлер не препятствовал браку. А теперь я стала легкой жертвой. Разочарованная, не знавшая любви, но уже не девственница. Сержу было проще разделить ложе со вдовой, чем совращать меня невинную. Ах, как он долго разыгрывал спектакль, изображая безразличие, отрешенность, недоступность! Как я не могла сразу понять очевидное? Он так легко поставил пьесу Шекспира, потому что в жизни сам — актер и режиссер одновременно, и спектакль со мной сыграл как по писанному. После этого даже жить невмоготу».
Она сняла медальон и посмотрела в глаза коварному возлюбленному. Тот глядел в ответ не мигая, такой сердечный, открытый, ласковый, любимый…
Флоранс сорвала медальон и зашвырнула в ящик прикроватной тумбочки. Непрошенные слезы брызнули из глаз, но быстро закончились.
Она умела совладать с чувствами, даже находясь в постели с ненавистным мужем и его содомским дружком-греховодником. Держала себя в руках, хоть сто раз подходила к окну донжона, под которым — обрыв и острые камни, обещающие избавление от пыток и унижений на супружеском ложе.
«Так нельзя! — сказала себе Флоранс. — Среди ингрийцев я принадлежала сама себе и убила бы только себя. Больше не имею права. На мне Эдуард. А еще — империя, когда отец оставит нас обоих. На мне задача — защитить свой народ от подобных Сержу».
Преодолев отвращение, принцесса снова взяла медальон в руки. Если явится без него перед придворными, они моментально догадаются, что-то произошло.
Острый коготок открыл крышечку, тем же коготком Флоранс поддела и вытащила портрет.
Открытое окно впустило в спальню принцессы заряд пронзительного ветра с дождем и снегом. Цветной овал с недавно любимым, а теперь ненавистным лицом закружился в тугих воздушных струях и полетел куда-то вниз.
Женщина набросила цепочку на шею и шагнула к зеркалу. Золотой листок снова занял привычное место в вырезе платья, чуть выше ложбинки. Пусть во дворце думают, что все в порядке. В том числе и Сергей.
«Неужели он был ко мне столь равнодушен? Совсем-совсем! Нет, вряд ли. Скорее всего, я ему действительно нравилась, он с удовольствием делил со мной ложе, ласкал»…
Тело, имевшее собственную память, немедленно откликнулось. Язычок, проникший в ротик и слившийся с ее языком, нежные, сильные и такие умелые руки, уверенно находящие самые потаенные места и вызывающие настоящий пожар, эта потрясающая пауза, когда граф, сам изнемогая от вожделения, все же тянул еще минуту или две, не прекращая работать руками, губами и языком, и входил в нее, когда внутри взрывался фейерверк блаженства… Воспоминание было столь сильное, столь яркое, будто Серж только что находился рядом и проявил свое нескромное искусство.
Ей мучительно, до потери сознания, захотелось его обнять, в тысячный раз впиться в губы, просто раствориться в нем…
«Самое ужасное, что придется врать, — вздохнула Флоранс. — Не исключено, еще раз лечь с ним в постель, чтобы ничего не заподозрил. Выведать как можно больше о грядущем нападении, понять, как можно от них защититься. А если ласки Сержа не вызовут прежних чувств, надо притвориться, охать и стонать. Даже располосовать ногтями его спину, как разок уже случайно получилось. Именно спину, хоть желание будет — разодрать ему лицо!»
Ее печальные мысли прервал Эдуард.
— Сестра! Ты одна? — он притворил за собой дверь. — Фу, как мокро. Надеюсь, ты не открывала окно?
— Открывала. Как отец?
— Лучше, но по-прежнему не разговаривает. К ночи сходим, проведаем его вместе, хорошо? Я сказал своим — пока никаких развлечений, никаких собраний. Пока с отцом…
Принц не договорил. Она прекрасно все поняла и без слов.
— Присядь. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Это — главный секрет империи, и он страшен. В него сложно поверить. Нам предстоит самое сложное дело во всей истории Геи.
Во время ее рассказа Эдуард несколько раз вскакивал, крутил головой или хватался за нее руками, стучал кулачком по коленке…
— Флоранс, если бы это сказал кто-то другой, я бы счел его сумасшедшим или вызвал на дуэль за оскорбление двух лучших наших подданных, наших друзей — Хорхе и Сержа. Благодаря им мы живем империи, могучей и несокрушимой.
— И такой удобной для заселения чужаками. В Ингрии людям с Земли было бы не комфортно — горцы диковаты. Хорхе сам, а потом — и с помощью Сержа, готовит империю для своих. Знаешь ведь — впереди войска идут разведчики, обеспечивающие ей кров, ночлег, пищу? Брат! Они — квартирмейстеры вражеской армии.
— Отец…
— Только ему не говори! Никому вообще. Даже Джанет в постели. Никогда. Иначе мы погибли.
Флоранс поправила платье. Над левой грудью, особо яркие на сине-фиолетовом фоне, в оправе из чистого золота, в компании рубинов сияли два драгоценных камня, подаренных Сержем. Их тоже нельзя снимать, чтоб не вызвать подозрений.
Впрочем, в ближайшие дни конспирация не понадобилась. Исчезнувший вчера Сергей не сдержал обещания и не забежал к Флоранс закончить разговор, сегодня тоже не появился. Слуги сказали: взял с разрешения канцлера полудюжину гвардейцев, усадил их на лошадей, после чего немедленно ускакал из Киенны. А вот куда — неизвестно.
Если раньше принцесса бросилась бы к Хорхе: поделиться сердечной драмой и узнать, куда ускакал граф, то теперь она радовалась. Ненавистный лорд-канцлер не попадется на глаза.
***
В Шанси о приближении кавалькады Сергея первым узнал Гилберт, старый слуга, работавший у графа еще в столице. Он собирал первые подснежники — в народной медицине они славились как средство от живота. Этим недугом маялся подслеповатый Блез, отец машери. Цветков было мало: самые первые, они робко выглядывали на бугорках, а в низинах лежали еще остатки снега.
— Гилберт! Ты на старости лет стал сентиментален? — усмехнулся Сергей при виде букетика.
— Ваше сиятельство! — слуга бросился с намерением облобызать руку, а при неудаче — даже и ногу господина. — Мы вас так ждали, так ждали… сколько месяцев уже. Леа каждый день спрашивала. Подснежники — на отвар господину Блезу, нездоровится ему.
— Как Тибальт?
— Растет молодцом, ваше сиятельство, зима холодная была, болели люди, он крепкий, весь в вас!
— Достаточно собрал? Хватайся за стремя, расскажешь по пути.
Лошади, уставшие с дороги, шли не быстро. Семь верховых, каждый с запасной кобылой, да две упряжки с длинными повозками, сверху укрытыми дерюгой. Видно было, что граф собрался сюда всерьез.
