исследованию документов, я просмотрел их тщательно именно с этой точки зрения, но не мог найти данных для такого заключения. Международная политика Советского Союза за 1934–1935 гг. изложена почти полностью в этих документах. Вообще они вредят положению Советского Союза как в международных, так и во внутренних делах…
Я никогда не претендовал на то, что эти документы представляют собой полный отчет деятельности Политбюро за данный период…
Предполагается, что документы были переписаны карандашом в советском посольстве в Вене, по-видимому, служащим, который заведовал расшифровыванием. Он их передавал нацистским агентам, которые, весьма возможно, нанимали русского для переписывания ясным почерком. Нацисты делали переводы с этих русских копий… Американская армия [в 1945 году] нашла и русские тексты, и немецкие переводы.
Я всегда считал, что документы являются выдержками – таким образом, это не должно противоречить Вашим заметкам. Я смотрю на эти документы, как [на] сжатые доклады, которые посылались важным советским агентам по всему миру, с тем, чтобы осведомлять их о буднях политики Советского Союза»[79].
О существовании «архива фон Папена» КГБ СССР знал еще задолго до публикаций Ю. Фельштинского и Л. Безыменского. Но мы пытались разобраться в этом вопросе по причинам, которые были весьма далеки от вполне обоснованных озабоченностей ученых-архивистов и от их законного стремления установить авторство указанных материалов. Нас же заинтересовал возможный канал реальной, а не придуманной кем-то, утечки сведений, составлявших на тот период государственную тайну, поскольку первоначальным носителем этих секретных сведений мог быть, предположительно, один из заместителей наркома по иностранным делам М. М. Литвинова, впоследствии подвергшийся репрессиям.
Поэтому по инициативе С. А. Кондрашева, детально осведомленного во всех перипетиях с историей «архива фон Папена», руководством КГБ была подготовлена записка в ЦК с предложением провести сравнительный (как сейчас любят выражаться – «комплексный») анализ ряда документов, хранившихся в нашем ведомственном архиве, и сопоставить их с соответствующими материалами «Особой папки» Общего отдела ЦК КПСС.
Ответ из ЦК за подписью В. И. Болдина был, к моему великому удивлению, резко отрицательным и, я бы даже сказал, каким-то истерично разраженным, совершенно не в духе привычной стилистики бюрократической переписки одного из подразделений Инстанции, с которой мы общались повседневно и ежечасно.
Когда же мы стали осторожно наводить справки, чем и кого так прогневали своей служебной запиской, выяснилось, что данное письмецо-ответ готовилось не столько сотрудниками Общего отдела (например, тем же Ю. Г. Муриным, который уже в постсоветские времена, в 1993 году готовил «экспертное заключение» для статьи О. В. Вишлева в журнале «Новая и новейшая история»), сколько в ближнем окружении А. Яковлева и В. Медведева. Партийным идеологическим начальникам более всего неприемлемой и кощунственной показалась сама мысль бросить еще одну тень на весьма неоднозначный, к слову будет сказано, облик реабилитированного советского дипломата, погибшего в годы сталинских чисток.
Все эти подковерные рассуждения и домыслы были, конечно, бредом сивой кобылы и не имели ничего общего с реальностью. Просто кое у кого не хватило, видимо, ума, чтобы понять совершенно очевидное: разведка и контрразведка как органы безопасности государства решают, помимо прочего, свои специфические задачи и вынуждены решать их порой спустя десятилетия после уже давно состоявшихся событий.
В данном конкретном случае имелись достаточно весомые аргументы в пользу необходимости и целесообразности прояснения ряда деликатных моментов в механизме появления указанных записок именно в Австрии, а не где-то в ином месте. А также установления конкретных обстоятельств их попадания не на стол какого-то зачуханного германского посла из прогнившего ведомства фон Нейрата, а лично в руки к одному из наиболее выдающихся разведчиков Германии, выходцу из круга соратников легендарного В. Николаи – к бывшему рейхсканцлеру и предшественнику Гитлера на этом посту, послу Германии в Австрии Францу фон Папену. Вот он красуется на фотографии на переднем плане, в компании Гитлера и Геббельса.
По свидетельству Л. Безыменского, фон Папен получал эти записи по до сих пор не раскрытым никем путям, он всячески берег этого источника и не назвал его по фамилии, хотя вначале сам сильно сомневался в подлинности содержащихся в его донесениях сведений. Однако по прошествии незначительного периода времени из ведомства Гейдриха послу поступила недвусмысленная рекомендация: «Брать и пересылать в адрес имперской канцелярии!» Есть косвенные данные о том, что некоторые материалы докладывались непосредственно А. Гитлеру[80].
Действительно, фон Папен – это фигура и для Веймарского республики, и для III рейха. Мало того, что он практически все подготовил для успешного «аншлюса» Австрии, так он еще и Турцию чуть было не бросил в объятия Гитлера. Поэтому-то и было организовано 24 февраля 1942 года на бульваре Ататюрка в Анкаре нашумевшее неудачное покушение на посла германского рейха фон Папена, которое СССР в пропагандистских целях пытался в тот период выдать за инсценировку и провокацию германских спецлужб. Сейчас хорошо известно, что занимался организацией этого покушения знаменитый Н. Эйтингон, который ранее успешно «замочил» Л. Троцкого, а схваченный турецкой полицией и посаженный в тюрьму советский гражданин «Павлов», если верить книге П. Курчаткина «Победитель», на самом деле был сотрудником НКВД Г. И. Мордвиновым[81].
Судя по тому, что внешнеполитическое ведомство Германии оплачивало через фон Папена каждое поступающее к нему «постановление» от 200 до 300 рейхсмарок (всего за январь 1934 г. – март 1936 г. было выплачено от 55 до 85 тысяч рейхсмарок), то его руководство или, по крайней мере, значительная его часть, было убеждено в том, что перед ними – подлинные постановления Политбюро ЦК ВКП(б). Легко представить себе, что означали они для выработки курса Германии в отношении СССР: имея такие документы и признавая их подлинными, можно было действовать на основе одного принципа – ни в чем не доверять советской дипломатии, имея в виду, что она никогда не пойдет ни на какой союз или договоренность с Германией.
Иначе говоря, «постановления» постоянно раздували огонек враждебности между двумя государствами, обрекая их на скорый или отдаленный, но неизбежный конфликт. Блестящая «активка» для разведки, не правда ли, но вот только для какой? Вряд ли для советской или германской…
Показательно, что уже тогда, когда внешнеполитическая ситуация середины 30-х годов давно стала историей, отношение к «постановлениям» оказалось почти однозначным и недвусмысленным. В начале 80-х годов они были введены в научный оборот американскими исследователями М. Ловенталем и Дж. Макдоуэллом и западногерманским ученым И. Пфаффом как подлинные документы. Одно из «постановлений» было даже издано в официальной публикации германских дипломатических документов. Иными словами, многие зарубежные исследователи признавали подлинность «постановлений», видя в них важный источник по внешнеполитической истории середины 30-х годов.
Немалую роль здесь сыграло то, что в своих стратегических прогнозах автор «постановлений» оказался прав: буквально через несколько лет
