руку, и Витя увидел старые часы «Луч» на потрепанном кожаном ремешке. Шершень постучал пальцами по циферблату.
Витя посмотрел на стрелки и обомлел.
Было восемь часов вечера.
Глава 17
2010 год
Среду он кое‑как промаялся, боясь высунуться из квартиры и пропустить послание из прошлого. На звонки и сообщения Шкета и Лени отвечал односложно, мол, нездоровится, небольшая температура и кашель — ничего особенного, но пару дней придется поваляться в постели.
— Кхе‑кхе… не так, конечно, плохо, но я лучше полежу, кхе‑кхе, — он имитировал кашель, но стоящий рядом Станиславский укоризненно качал головой.
Одноклассники порывались прийти и хорошенько его «полечить от этой заразы». Они знают, как за несколько часов «поставить на ноги мертвого» и «воскресить надежду в неверующем».
От этих слов Виктора перекосило. Еще не хватало устроить на квартире притон. Стоит только начать и остановить попойку будет практически невозможно, откуда ни возьмись, набежит куча малознакомых или вовсе незнакомых людей, выдворить которых потом нереально.
Поэтому в довершение разговора, он припечатал странную аббревиатуру:
— Аш один эн один слышал? — спросил он Шкета. — Свиной грипп. Оно тебе надо?
Шкет тут же согласился, что лучше уж переждать и не тянуть к ним заразу, а в случае чего, немедленно вызывать скорую.
— Друган в органах сказал, что попробует с фоткой. Но намекнул, что это будет стоить пятеру.
— Пять рублей? — не понял Виктор.
— Пять тысяч! — сказал Шкет и положил трубку.
* * *
Несмотря на то, что в ночь на вторник он уже это делал, Виктор заново надиктовал первую часть романа «Пикник на обочине». Где‑то посередине повествования на всякий случай он сделал врезку, от которой бы у Стругацких волосы встали дыбом, а именно — внедрил свои советы по взятию подвала на Арбате. Если мама вдруг захочет переслушать запись, то услышит ровно то, что услышала и той ночью, когда он уснул у стола. Разумеется, при желании она может найти и книжку, чтобы сверить бумажный вариант и магнитофонную запись. Но все это было слишком сложно и вряд ли она будет проводить такое глубокое расследование. Просто времени на это у нее не было.
Виктор открыл сборник «За миллиард лет до конца света», вышедший как раз в памятном 1984 году и прочитал эпиграф к повести:
«Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать. Р. П. Уоррен».
Надолго задумавшись, он не мог понять, почему раньше не замечал эти слова. Ведь он читал «Пикник на обочине», читал его в том самом 1984 году… но что он запомнил? Зону… Стервятника… больше ничего. Еще Артура, да, который в конце кричит что‑то про счастье.
Где оно — счастье? Виктор покачал головой.
Он понимал, что деньги не сделают его счастливым, но без них он не мог дальше жить и выживать. Послать мальчика на рискованное дело было жестоко и, вероятно, необдуманно, даже где‑то преступно!
Послал бы он своего сына в подвал? Ему даже не нужно было время, чтобы ответить на вопрос. Никогда в жизни! Почему же он ни секунды не задумался, когда посылал туда самого себя?
Виктор сидел в своей комнате и смотрел на магнитофон.
Он не имел права так рисковать собой. Это не пришло ему в голову. Но было уже поздно.
«Береги себя!» — постоянно твердила ему мама, но он никогда ее не слушал и вообще не понимал смысла этих слов. Беречь для чего? Для кого?
В конце концов… если он жив, если сейчас с ним все хорошо, относительно, конечно, — не значит ли это, что Витя в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году отлично справился с задачей?
— Нет не значит! — Виктор грохнул кулаком по столу. Его любимая чашка с лебедями, купленная на экскурсии в Минск в далеком восемьдесят шестом году, соскочила с края и упала на пол, разлетевшись на сотни мелких осколков. Магнитофон пошатнулся, и он дернулся к нему, чтобы аппарат не последовал вслед за посудой.
Он успел поддержать корпус, когда тот вот‑вот был готов соскользнуть со стола.
Сердце отчаянно билось.
Он, Виктор в две тысячи десятом году не помнит, чтобы в шестом классе ездил на Арбат и лазил по каким‑то подвалам. Не было этого!
Значит тот Витя все делает впервые. И оттого, как у него получится, зависит жизнь его теперешнего.
И если хорошенько подумать — жизнь висит буквально на волоске!
Как только Виктор осознал это, его прошиб холодный пот. Руки задрожали как у запойного алкоголика и ему вдруг захотелось немедленно присоединиться к своим одноклассникам, которые наверняка ведут философские беседы, изгоняя при этом бесов, демонов и свиной грипп заодно.
* * *
Наступил четверг. С утра зарядил дождь, тоскливый и холодный. Виктор вскочил, бросился в ванную, включил холодную воду и направил струю на голову.
Обжигающий ледяной душ привел его в чувство.
Нужно было действовать!
Он натянул джинсы, майку, вышел на кухню, посмотрел на термометр, закрепленный снаружи — тот показывал девять градусов. У вино‑водочного в ожидании халявы переминались с ноги на ногу постоянные посетители.
Все было как всегда… но что‑то было не так и он никак не мог понять — что именно. Обшарив улицу, дорогу, прилегающую территорию, он так и не обнаружил, в чем же причина беспокойства.
— Странно, — сказал Виктор.
Он подумал о том, что день сегодня будет тянуться бесконечно и нужно его чем‑то занять. Найти…
Тут его пронзила догадка. Как⁈ Как он мог забыть об этом?
Ощупав карманы, он извлек чек из вино‑водочного, рекламный буклет ломбарда, которую прихватил из взломанного почтового ящика (теперь кроме назойливой рекламы там больше ничего не было, никаких журналов, газет и даже открыток), следом достал пару свежих талонов на транспорт…
— Где же она⁈ Где эта чертова бумажка? — спросил он у самого себя.
Привычка общаться с собой осталась у него с детства — так он не чувствовал себя одиноко, когда мама была на работе, а он сидел в пустой квартире, не зная, чем заняться.
Свернутый листок, ссохшийся и пожелтевший, выпал из заднего кармана джинсов, и, смешно кувыркаясь, приземлился под кухонный стол.
Виктор дернулся за ним, словно тот мог рассыпаться, исчезнуть, как какой‑нибудь артефакт в компьютерной игре.
Однако, когда листок оказался в его руках, какой‑то безотчетный всепоглощающий страх овладел им. Что там может быть написано? Кто в нормальном уме будет платить большие деньги,
