потому что занялся поиском чертовой защелки. И когда трубу прорвало, он, естественно, тут же забыл и про рацию и вообще обо всем на свете!
Витя почувствовал, что вот‑вот потеряет сознание.
Если бы он сейчас признался, если бы эти слова слетели с его языка, пострадал бы не только он сам (и поделом!) но и совершенно невиновный человек, к тому же его лучший друг — Шершень.
— Тебе плохо? — сильная рука обняла его за плечо, потом наткнулась на сумку. — У тебя еще и тяжелая сумка. Давай помогу! Ты сейчас свалишься!
Витя затряс головой и схватился за лямку.
— Я… я сам. Не надо.
Парень пожал плечами.
— Такой же упертый, как мой сын, — сказал он, щурясь. Видимо, у него была близорукость, но очков он не носил. Может быть, стеснялся.
Витя поспешил отвернуться.
— Идем на воздух быстрее!
Они начали подниматься по лестнице. Витя лихорадочно размышлял, как ему избежать разговора с капитаном и другими милиционерами, если они там есть, которые, разумеется, заинтересуются малолетним в подвале дома.
У него неплохая легенда, которую, к тому же высказала старушка с первого этажа. Есть вероятность, что капитан не станет углубляться и расспрашивать.
Они вышли на воздух, и Витя только сейчас за всю свою недолгую жизнь вдруг понял, почему воздух наживают свежим.
Это был действительно, чистейший и свежайший, чуть прохладный воздух, от удовольствия вдыхать который голова закружилась еще сильнее.
— Господи, Попов! — услышал Витя голос другого мужчины, потрясенного видом подчиненного. — Ты…
Потом раздался кашель и сдавленный голос того же мужчины:
— Ф…ф‑ууу… У меня же астма, Попов, ты не знаешь?
— Не знал, товарищ капитан.
— Иди… Попов… иди куда‑нибудь. Мойся. Сними все! Живее!
— Куда мне идти, товарищ капитан? Я же не поеду в оперативной машине, в транспорт меня тоже не пустят.
— Черт! — выругался капитан.
— Молодой человек, — вдруг послышался голос старушки откуда‑то сверху. — Вы… вы можете у меня помыться… только… она вышла из двери, спустилась на пару ступенек и посмотрела вниз.
— Господи… ну уж нет, это я так просто им не спущу! — грозно сказала женщина.
Про Витю будто бы все забыли. Он стоял позади милицейской машины и пытался понять, что делать.
Капитан подошел к окошку автомобиля, нагнулся, вынул рацию и сказал:
— Дежурный, это Крылов. Пришлите мне на Арбат Федосова. Да, он знает где. А то у меня тут непредвиденные потери. Да нет, — он рассмеялся. — Все живы, Слава Богу. Трубу с говном в подвале прорвало. Попов с ног до головы. К деньгам, говорят. — Он положил рацию и посмотрел на Витю. — Это тебя что ли Попов спас?
Витя кивнул, насупившись.
— А что ты там делал?
Витя открыл было рот, чтобы рассказать про котенка, но тут из дверей высунулась старушка.
— А… родненький и ты тут? Господи, да что ж такое‑то! Не видеть кому‑то премий к ноябрьским праздникам! Я им устрою! — Она взмахнула руками. — Товарищ капитан, мальчик котенка искал, там щель со стороны улицы где зоомагазин, и он убежал в подвал!
Витя кивнул. Из уголка его глаза выкатилась слеза.
Капитан покачал головой.
— Нашел?
Витя не сразу понял его вопрос.
— Эй, снимай штаны прямо тут, — скомандовала старушка. — Еще не хватало развезешь по всему подъезду!
Капитан повернулся в сторону Попова и заулыбался.
— У меня сын в армии, как раз кое‑какие его вещи вам подойдут, — сказала она.
Попов снял штаны, при этом лицо его покраснело.
— Да будет тебе, — подбодрила старушка. — Что я там не видела⁈ Двоих таких же воспитала!
Услышав это, милиционер немного расслабился, снял ремень, кобуру, затем штаны, кобуру протянул капитану. Тот подошел, забрал оружие и обратился к старушке.
— Слушайте, гражданка…
— Лина Федоровна меня зовут.
— Лина Федоровна, ничего необычного в последнее время не замечали? Люди подозрительные? Что угодно…
Она тем временем взяла Попова под локоть и повела в подъезд.
Капитан обернулся:
— Стой здесь, — скомандовал он Вите. — Запишем твои данные.
Витя кивнул. Эти слова парализовали его волю.
Капитан шел за старушкой, а та в свою очередь, пропустила вперед Попова.
Кто‑то дернул Витю за рукав.
От неожиданности мальчик чуть не вскрикнул.
Это был Шершень.
— Бе‑ежим! — коротко сказал он.
Водитель милицейских жигулей открыл капот и принялся там копаться.
— Быстрей!
Витя оглянулся. Другого времени могло не представиться.
Он пригнулся и юркнул за семенящим в узкий проход Шершнем.
Сейчас их окликнет шофер и начнется погоня!
Ноги были словно ватные. У него возникло ощущение, что он не бежит, а медленно плывет по дну океана. Толща воды сковывает движения и парализует волю.
Если он попадется, это будет конец.
Комната милиции, допрос, позор на всю жизнь.
Лена узнает, разумеется. Состоится разбор полетов перед классом, а может быть и перед всей школой. Педсовет. Исключение из пионеров.
Он никогда не отмоется от этого поступка.
Витя бежал за Шершнем, не разбирая дороги.
Встречные прохожие старались разойтись, некоторые вдогонку ругались на наглую молодежь, которой все сходит с рук, потом принюхивались к запаху, морщили носы и спешили дальше.
Сначала Витя ринулся в ту сторону, откуда они пришли, но Шершень потянул его совершенно в обратном направлении.
— Ту‑у‑да, в сто‑о‑орону кла‑а‑адбища.
Вите не понравилось слово «кладбище», но выбора особого не было. Он вообще не понимал, где они находятся и всецело доверился Шершню.
Они бежали сломя голову, потом запыхались и перешли на быстрый шаг. Витя постоянно оглядывался, ему мерещилась погоня с мигалками, пистолетами и собаками.
Два раз где‑то в стороне действительно гавкнул пес.
Вдали показался большой лесной массив. Когда они дошли до него, он увидел, что это огромное кладбище и ему стало не по себе.
Шершень же по обыкновению улыбался, словно произошедшее было не более чем увеселительной прогулкой.
— По‑оле‑е‑зли! — скомандовал он Вите, и они почти синхронно одолели довольно высокий забор. Толстый Шершень на удивление легко взял эту преграду. Лицо его сияло счастьем.
Оказавшись на другой стороне, Витя увидел могильные плиты, множество памятников больших, поменьше, роскошных и вовсе невзрачных, новых, сияющих и старых — пыльных, заброшенных и никому не нужных.
— У мее‑ее‑ня зде‑е‑ес дя‑дя рааботает. Моо‑ги‑и‑лы ро‑оет, — сообщил Шершень запросто, будто это занятие было таким же естественным, как, например, стирка белья. — И‑идем. — Он оголил
