огорчало ее, — необходимость есть эту банку самой, дядя ненавидел клубничное варенье: зернышки от клубники попадали в его последние пять-шесть зубов и причиняли ему неимоверную боль. Именно он надоумил тетю пожертвовать банку варенья для первого приза. Когда дядя увидел, что банка вновь вернулась домой, то не знал, смеяться ему или плакать. Все же он изобразил улыбку, а тетя осталась горда своим цыплячьим блюдом. С того дня ее одолела идея о собственном панситерии[45], что вызывало у дяди кислую, как тетушкин уксус, улыбку.
По правде говоря, мне нравилось тетушкино желание. Панситерий сразу превращал меня в выдающуюся личность среди одноклассников, умственная энергия которых в основном направлялась на неустанные поиски чего-нибудь съестного. Казалось, они постоянно думают о еде. Предложи я Скипу Хэ́нли, этому верзиле-грубияну, кусочек тетушкиного цыпленка, что так очаровал директора, уверен, Скип поклялся бы не надоедать мне больше своей дурацкой песенкой «У обезьян в Замбоанге нет хвостов»[46].
Однажды мы с тетей оказались в универсаме и встретили миссис Ахиллес, у ее мужа была греческая кофейня на углу 62-й стрит и Амстердам-авеню.
— Как дела? — завела разговор тетушка, пока они двигались в очереди вдоль мясного прилавка.
— Не так плохо. Муж хочет кончать с делом. Мы уже старики, хотелось бы перед смертью побывать на островах Эгейского моря, снова вдохнуть родной воздух Средиземноморья.
— Вы собираетесь закрывать кафе? — встрепенулась тетя.
— Да, к концу месяца, и сразу начнем заниматься визами. Ужасно боюсь прививок, просто ненавижу, да муж говорит — без уколов не будет и виз.
— Превосходно, превосходно, — будто в трансе повторила тетушка.
Подошла ее очередь, и не окликни я ее весьма энергично, она забыла бы про бараньи отбивные. Схватив мясо, тетушка торопливо распрощалась с госпожой Ахиллес. Греческая дама вновь повторила, что ужас как боится уколов, и пообещала уведомить тетушку об отъезде.
— Я непременно забегу к вам, — пообещала тетушка, — еще до конца недели.
Я понял ее и был уверен, что сегодня вечером вопрос будет поставлен ребром. Я оказался прав на сто процентов. Из спальни доносился громкий и жестокий спор, но в тот день я очень устал, и сон поборол мое любопытство.
За завтраком не то что о панситерии — вообще никаких разговоров не было. Тишину нарушало только бульканье закипавшего кофе да шипение яичницы на сковороде. Вдруг в напряженной тишине раздался грохот: тетя уронила на пол сковородку с яичницей и беконом. Дядя спокойно встал из-за стола и пошел за пальто и шляпой.
— Поем сегодня в отеле, — сказал он мне, — там по крайней мере хоть обслуживают с улыбкой.
Нервно соскребая яйца с пола и вытирая линолеум мокрой тряпкой, тетя не проронила ни звука. За дядей хлопнула входная дверь.
— Твой дядюшка достоин сожаления. В жизни ему ничего не добиться! Ночь мы не спали, всё спорили о кафе Ахиллеса. Он заявил под конец, что панситерий — это, мол, камни, которые мы собственными руками собираем, чтобы обрушить себе на голову. Он трус, твой дядя, но я не отступлюсь!
День был субботний, и все утро я не выходил из дома. Тетя возилась на кухне с цыплятами и свининой. Аромат разносился по всему подъезду. Залах уксуса, чеснока и свинины в соевом соусе радовал мое сердце. Он был, правда, резковат, но зато как аппетитен!
Во входную дверь кто-то постучал.
— Открой, Крис!
Я валялся на софе с новым романом ужасов, который взял у Эдди. Книжка была про человека-оборотня. Оборотень по ночам набрасывался на юных девушек и алчно высасывал у них кровь. Наутро он вновь превращался в скромного, тихого человека средних лет, для которого единственной радостью в жизни было созерцать, как его дочка расцветает в очаровательную женщину. Случилось так, что однажды оборотень не наткнулся ни на одну жертву и, разочарованный, вернулся домой. Дочь спокойно спала в постели. Охваченный жаждой крови, он собрался убить ее, но дочь проснулась и дико закричала. Отца обуял ужас, он стал молить, чтобы она убила его, но у дочки не поднялась рука, тогда убил он. Напившись крови родной дочери, он стал вновь сильным и могучим. Кровь, по его утверждению, гуще, чем вода.
Услышав возглас тетушки, я уронил книгу на пол и побежал к двери. У входа стоял молодой человек лет двадцати пяти, с белозубой улыбкой во весь рот и в светло-коричневой рубашке с закатанными рукавами. Когда он спросил, может ли видеть хозяйку дома, я решил, что передо мной агент по продаже зубной пасты.
Я крикнул тетушку, она появилась, вытирая руки разноцветным передником.
— Мадам, вы та женщина, что готовит адобо?
Тетушка вытаращила глаза: ей и в голову не могло прийти, что американец может догадаться, какое она готовит блюдо.
— Как вы узнали, сэр?
— Мне приходилось бывать на Филиппинах во время войны. Разрешите войти?
— Конечно, конечно, — поспешно ответила тетя, поглядывая на меня. — Мой племянник Крис, недавно приехал со старой родины.
— Рад с вами познакомиться, Крис, — протянул он руку. (Автоматически в памяти моей возник образ Ричарда Купера.) — Меня зовут Га́рри. Гарри Ви́дер. Я почувствовал запах, напомнивший Филиппины, не удержался и постучал!
Незнакомец говорил бодро, весело, слушать его было одно удовольствие, он все время размахивал руками. Заметив, что зубы у него искусственные, я переменил мнение: продавцом пасты он быть не мог. «Чем же он торгует?» — стал гадать я.
— Адобо будет готово с минуты на минуту, — обещающе заявила тетя, — подождите, если вам позволяет время.
Она направилась на кухню и начала энергично мешать в судке для адобо куски мяса. Кухню наполнил аромат лаврового листа. Тетя чайной ложечкой попробовала соус и осталась весьма довольна. Стряпала она теперь с особым вдохновением: она принимала гостя, тот бывал на ее старой родине, в нем пробудилось желание отведать ее филиппинское адобо.
Через несколько минут блюдо с цыпленком и свининой стояло на столе. Гость только причмокнул от удовольствия.
— Как вы предпочитаете адобо, — спросила тетя, — с рисом или с хлебом?
Я должен заметить, что адобо на Филиппинах едят только с рисом. Хлеб у нас едят редко, так, за завтраком, в виде бутерброда или когда приглашают в гости европейца.
— С рисом! — воскликнул человек с чувством. — Я ем адобо, как истинный филиппинец.
Тетушка принесла тарелку с рисом, и гость вновь причмокнул:
— Вот как надо готовить рис! Не то что мы, американцы, — мы элементарно кипятим, а не варим рис.
— В Америке, — поддержала тетушка, — рис едят как овощи, а у нас на родине как хлеб.
— Вы мне еще будете рассказывать! — воскликнул
