когда-то, что, проживая в стране антропофагов Ньям-Ньям, он избавился от своей сварливой жены, предложив ее в подарок на жаркое его величеству королю ньям-ньямскому. У меня хорошая память. Я был тогда еще студентом, и какой-то путешественник в публичной лекции, в Сорбонне, обвинял Карловича в этом преступлении. Факт казался таким невероятным, что, когда путешественник стал сообщать подробности о том, как мадам Карлович была умерщвлена, выпотрошена, нашпикована свиным салом и наткнута на вертел королевской кухни, причем голова ее была удалена, в аудитории раздался неудержимый взрыв смеха, сконфузивший лектора. Но вы сами слышали, как Карлович сказал, что невероятное бывает иногда вероятным.
— Хе! Способ отделаться от жены оригинальный! — вскричал со смехом генерал. — Но знаете, когда невероятное смешно, тогда его, конечно, не бывает. И это чересчур пахнет остроумием наших бульварных юмористических листков.
Сам министр рассмеялся.
— Вы мне что-то хотели сказать? — спросил генерал, предлагая гостю дорогую сигару и подвигая ему фельянтин[13].
— Да, — отвечал Лигою. — И хотя в данном случае едва ли Карлович опасен, но я инстинктивно замолчал. В своей политической деятельности я часто опирался на этот инстинкт и в проигрыше не был. А хотел я сказать, что сведения Лавардьера будут драгоценны, и судьба союза зависит от них. Мало сказать — сведения! Следовало бы сказать документы, которые он привезет с собою. По моим расчетам, ввиду спокойного моря, он должен вернуться из Англии завтра утром. От Кале по железной дороге до станции Вильнев и затем час на автомобиле — сюда.
* * *
Замок Анрио, таким образом, должен был завтра сделаться пунктом, где завяжется, может быть, узел новой европейской истории.
Услыхав гармоничный рев автомобиля доктора Карловича, который заряжал свой экипаж не эссенцией, а электрическим аккумулятором, полученным им непосредственно от самого Эдисона — Карлович между строк любил похвастать своим влиянием на электрические идеи американского физика — генерал встал и позвонил.
— Пусть повар придет ко мне в кабинет, так как особым завтраком, — последние слова были сказаны уже по адресу гостя, — я хотел бы отпраздновать одно великое событие.
— Вы очень любезны, мои друг,— сказал министр и пожал руку Анрио.
III
Быстро смеркалось, и над шумящим приливом взошла бледно-розовая луна. Наступила тихая, теплая июльская ночь, пропитанная благоуханиями цветущих лип, ночных цветов и запахом морских водорослей, приносившимся издали. В замке легли спать. Но в сад, в плаще с капюшоном, выбежала Март в коротеньком платье, прокралась в самый конец липовой аллеи и, по деревянной лесенке взобравшись на каменную стену, мечтательно стала смотреть на песчаные ланды, теперь освещенные фосфорическим сиянием луны.
Март словно чего-то ждала. И в самом деле, как только она устремила глаза на развалины, чуть слышно раздался старинный вальс. Скрипка играла то тише, то громче, как будто она носилась по воздуху, и то приближалась, то отдалялась.
Март заплакала. Она загадала, что если заиграет волшебная скрипка, то об ее несчастной любви никогда не узнает Лигото, молодой бездетный вдовец, который мог бы, однако, жениться в ближайшем времени на дочери генерала Анрио и получить в приданое за нею эти земли, эти развалины и этот замок.
Волшебный вальс привлек внимание не только влюбленной Март. В аллее зашуршали шаги, и Март увидела лакея, горничную, повара и камердинера. Они шли и разговаривали.
— Как бы с барышней не случилось греха! — говорила горничная. — Он недаром приманил ее.
— Кто «он»?
— А тот рыбак, которого засыпало песком семь лет назад. Видите ли, мосье, — стала она объяснять знатному камердинеру, — рыбак пошел с своею невестою и с приятелями к священнику, чтобы венчаться. И они были веселы, все пели, по дороге плясали и, может быть, целовались. Как вдруг поднялся ветер и стал гнать песок. Песчаный же вихрь в нашей стране ужасно опасен — все равно, что на море тифон. Всю компанию привело в такой ужас, что они бросились бежать и забыли о женихе, у которого в руках была скрипка. Он же, на несчастье, попал ногой в колдобину и оступился. Так что, пока он поднялся, его стало засыпать песком. Потому что, когда идет песок, Боже сохрани остановиться, сейчас заметет, а следует бежать, куда глаза глядят. Напрасно жених звал на помощь: невеста и дружки слышали его призывы, но не посмели вернуться и все бежали вперед. Любя свою скрипку, он держал ее над головой и играл на ней, чтобы они услышали. Наконец, его совсем занесло, а невеста его через несколько недель вышла за другого, потому что надо же за кого-нибудь выходить, чтобы иметь мужа, детей и сети. Вот несчастный скрипач и ищет себе невесту... Барышня, а вы здесь? Я так и знала. Я скажу гувернантке и, наконец, папаше!
Март не любила фамильярных разговоров с прислугой. Она быстро спустилась с лестницы и, ни на кого не взглянув, шмыгнула в дом.
Музыкант продолжал играть. Он играл всю ночь до рассвета, пока не устали его слушать. Проснулся генерал Анрио, вышел на балкон и с удивлением прислушивался к скрипке. Посланный верховой решительно никого не встретил около холма и никого не видел в развалинах, хотя чуть не умер от страха.
IV
Замок доктора Карловича возвышался на скале в противоположной стороне, тоже на берегу Ламанша, но ближе к Кале. Отдавая дань своему славянскому происхождению и знакомству с Россиею, Карлович считал расстояние не километрами, а верстами. От замка Анрио до его замка было не меньше пятнадцати верст.
Полная луна ослепительно сверкала на всем пространстве песков и казалась каким-то охладевшим солнцем последних времен мироздания. Прилив все поднимался, гудел и ревел, разбивался о скалистый берег, и в пенистых волнах отражались, змеясь, переменные молнии маяка.
На берегу, вокруг старенькой церкви, ютилась деревушка в живописном беспорядке, а одиноко над нею, на самой вершине острой скалы, стояло огромное каменное здание, бросавшее из окон второго этажа яркий электрический свет на деревья большого парка, окруженного гранитной стеной с толстыми контрфорсами. Автомобиль доктора Карловича, как стрела, взлетел на верх скалы и исчез в железных воротах с угрюмой остроконечной кровлей.
На крыльце, обвитом виноградом, его встретила высокая белокурая девушка с острым подбородком и с широко расставленными светлыми глазами. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не этот подбородок.
— Давно вернулась, Милочка? — спросил доктор.
Дочь положила ему на плечи обе руки.
— Давно, папа, полчаса тому назад. Не сердись,
