В результате этот неказистый, с выпяченными скулами батька захватил богатый обоз и четыреста человек пленных.
Но эта победа никак не компенсировала сдачу Мариуполя…
– А сейчас я предлагаю пройти ко мне в хату и перекусить тем, что найдется в доме. – Махно вежливо взял гостя под локоток. – Разносолов не обещаю, на столе будет то, что едим мы сами…
– А разносолы мне и не нужны, – сказал Антонов-Овсеенко, – от разносолов у меня насморк бывает.
Махно оценил шутку командующего, улыбнулся.
В хату к Махно народу набилось много, последним пришел, а точнее, приполз, широко распахнув дверь, батька Правда. Ног у Правды не было, только два обрубка – ноги батька потерял в пору своей молодости, когда работал сцепщиком на железнодорожной станции. Поскользнулся и угодил под колеса.
С появлением батьки Правды в помещении сделалось шумно и тесно. На столе будто сами по себе возникли большие графины с домашним вином – вино это буквально светилось, было красное, душистее,
– Прошу к столу, – глянув на графины, пригласил собравшихся Махно.
Галина Кузьменко по его лицу поняла – муж доволен. И гость, похоже, также был доволен. Он о чем-то весело перебранивался с батькой Правдой.
Потом колченогого батьку оттеснили в сторону, и его место занял Махно. Было так шумно, что только по движению губ можно было догадаться, о чем он талдычил с командующим фронтом.
– За стол, за стол, за стол! – начала подталкивать гостей Галина. – Иначе все остынет.
А на столе чего только не было, и все свое, гуляйпольское. И баранина с курятиной и свининой тоже была своя, взращенная за гуляй-польской околицей.
Махно понимал, что у приехавшего командующего фронтом есть несколько каверзных вопросов к нему, и ожидал, когда Антонов-Овсеенко начнет задавать их. Но гость обходил острые моменты стороной, и батька терялся в догадках: к чему это, к добру или к лиху? Он догадывался, что у Антонова-Овсеенко собрано немало компрометирующего материала на него, командующий знает, что Махно относится к советской власти, как поросенок к чужой кормушке, – хапнет из нее пару вареных брюкв – и немедленно разворачивается задом. Да еще вони для большего удовольствия подпустит.
Недавно Махно упрятал в кутузку нескольких комиссаров полков. За что, спрашивается? Да за то, что был несогласен с проведением большевистской линии на фронте, в войсках, и запретил политическое руководство в полках, но комиссары с этим не согласились. Тогда Махно применил силу.
Антонов-Овсеенко и оглянуться не успел, как его бокал оказался полон – вино было налито всклень, так, что над ровным стеклянным краем выпуклой пленкой поднималась рубиновая жидкость – вино само выпирало из бокала. Командующий фронтом попенял наливающему – Алексею Марченко:
– Прольется же! Пропадет вино.
– Не пропадет, товарищ командующий. Когда бокал полный, то и жизнь будет такая же полная.
Антонов-Овсеенко не постеснялся, поступил по-простонародному: нагнулся и отхлебнул немного вина из бокала, рубиновая выпуклость втянулась в посудину, скрылась за краем, и Антонов-Овсеенко поднял бокал:
– Предлагаю выпить за боеспособную, очень толковую бригаду Нестора Ивановича Махно, – сказал он.
Люди, находившиеся за столом, дружно, в одну глотку, грохнули: «Ура!»
Командующий фронтом отпил немного вина из бокала – вино было вкусным, сладковатым, терпким, пахло и вишней и яблоками одновременно, поставил бокал на вышитую петухами скатерть.
– Э нет, Владимир Александрович, так не годится, – над Антоновым-Овсеенко навис лобастый упрямый Марченко, – посуду, коли уж произнесли тост, надо опустошить до конца. В Гуляй-Поле принято действовать только так.
– Не дави, Алексей, на гостя, – окоротил Марченко батька.
– А я и не давлю. Разве я давлю? Но что положено, Нестор Иванович, то положено, правила есть правила.
Антонов-Овсеенко улыбнулся и допил бокал до конца.
– Це дило! – дружно, как по команде, гаркнули люди, сидевшие за столом.
Еда была вкусная, свежая, свежую пищу всегда можно узнать, уж очень она отличается от несвежей, а несвежей пищей Антонов-Овсеенко был сыт по горло, ее столько пришлось проглотить в штабном вагоне, что это и измерению не поддается, – командующий фронтом и моргнуть не успел, как перед ним в тарелке оказалась целая баранья нога.
– Ого! – сказал он.
– Прошу наполнить бокалы! – деловым тоном, будто на совещании в штабе, предложил Махно.
Марченко, взявший на себя обязанности виночерпия, поспешно разлил вино. Махно поднял свой бокал.
– Этот тост я предлагаю выпить за вождя всех украинских советских войск товарища Антонова-Овсеенко!
Сидевшие за столом дружно повскакивали со своих мест. Антонов-Овсеенко хотел было поправить батьку – тосты не пьют, а произносят, пьют вино из бокалов, но поправлять не стал и, покряхтев по-стариковски, тоже поднялся.
Когда выпили, собравшиеся вновь в один голос, громко, словно пальнули из пушки, рявкнули: «Ура!» Антонов-Овсеенко попробовал поймать себя на чем-нибудь колком, остром, что раздражало бы его, вызывало неприятие, заставляло смотреть на Махно настороженно – не было ничего такого, к чему можно было бы придраться. Арестовал комиссаров? В этом командующий фронтом еще разберется – может быть, арестовал за дело. Он отпил немного вина из бокала, в очередной раз отметил, что вино очень вкусное, хотел было поставить бокал на стол, но к нему вновь подскочил Марченко, сморщил высокий лоб:
– Так не положено, товарищ командующий… Надо до дна!
– Но за себя-то я могу и не пить до дна?
– Не можете.
Пришлось выпить.
В шумную, с приоткрытыми окнами, прокуренную горницу, где был накрыт стол, втиснулся Петька Лютый, поискал глазами батьку – того и искать не надо было, он сидел рядом с командующим фронтом, неестественно прямой, с бледным невыспавшимся лицом, пышными, давно не стриженными волосами, вольно, по-бабьи спадающими на плечи. Лютый протолкался к батьке, что-то шепнул ему на ухо.
Батька понимающе наклонил голову. Марченко все понял, поправил пальцами свои щегольские усики. И Семен Каретников все понял.
Махно сделал знак Алексею Марченко. Тот вновь наполнил бокалы.
– Не слишком ли мы частим? – спросил командующий Украинским фронтом.
– Есть повод выпить.
Антонов-Овсеенко снял с переносицы очки. Глаза без очков были у него какими-то беспомощными, детскими, потемнели от внезапно возникшего внутреннего беспокойства.
– Какой повод?
– Только что адъютант сообщил мне: наши взяли Мариуполь!
– Да, за это действительно стоит выпить, – Антонов-Овсеенко вновь поднялся со стула, задержал в себе дыхание, словно бы ставил преграду некоему всплеску эмоций. – Великолепная новость!
– За то, чтобы мы брали и другие города, их на карте еще очень много – Ростов, Таганрог, Царицын, Астрахань, чтобы взяли Крым… – Махно выпил до дна и перевернул свой бокал вверх пяткой. На скатерть стекло несколько ярких рубиновых капель.
– Что так? – спросил командующий фронтом.
– Норма. Больше нельзя.
Командующий фронтом с уважением посмотрел на батьку: ему докладывали, что Махно хлещет водку ведрами, вместе с ним напивается и его войско, дело доходит до того, что все ползают на карачках, мочатся под себя и больше всех преуспевает в этом деле батька. Врут люди!
Антонов-Овсеенко не удержался, удрученно покрутил головой.
Шумели недолго. Минут через тридцать все
