драгунском френче подошел к Антонову-Овсеенко и вскинул руку к папахе. Командующий фронтом отметил, что желтые щегольские сапожки, в которые был обут этот человек, имели завышенные – на пару-тройку набоек, – каблуки. Папаха тоже делала его выше.
– Командир бригады Махно, – представился человек в драгунском френче. – Докладываю оперативную обстановку. Бригада ведет бой за Мариуполь, скоро рассчитываем взять город снова. В остальном на фонте держимся успешно, сбоев нет. – Махно помедлил и добавил: – И не будет.
Антонов-Овсеенко пожал командиру бригады руку. Пальцы у гостя были крепкими, руку он Нестору сдавил будто клещами. Антонов-Овсеенко оглядел площадь: здесь в четком каре были выстроены войска. Форма подогнана, сидит ладно, сапоги новые, хорошо начищены, бойцы вооружены по «штатному расписанию» – глаз залюбуется. Антонов-Овсеенко вспомнил, как к нему наведывались ходоки – комиссары полков, товарищи из чрезвычайки, приписанные к штабу фронта, рядовые большевики, внедренные в махновские части, и все в один голос трубили: «Махно – разложенец, советскую власть ненавидит, позиции большевиков не приемлет, бригада у него – не одета, не обута, больше похожа на цыганский табор, чем на армейское подразделение. Это не Красная армия, а “сарынь на кичке”. Махно из бригады надо убрать немедленно! Он всегда был анархистом, им он и останется. До конца дней своих останется. Сколько волка ни корми, серый в лес все равно будет смотреть».
Командующему фронтом предстояло разобраться, кто такой этот малорослый, с узкой грудью человек – враг или друг?
Перед выстроенным каре Антонов-Овсеенко остановился, оглядел прищуренными глазами ряды и спросил у хозяина:
– Куда пойдут эти хорошо экипированные бойцы?
– Сегодня же вечером будут на фронте, – на одном дыхании ответил Махно.
Антонову-Овсеенко ответ понравился. Он удовлетворенно кивнул. Затем они вместе с батькой держали речь – вначале Антонов-Овсеенко, потом Махно. Говорить оба умели складно – бойцы слушали их в тишине, потом грохнуло раскатистое, заставившее вздрогнуть легкие весенние облака «ура!».
Против Махно настроены были многие, но одним из самих опасных и решительных его противников был Троцкий. А Лева Троцкий, как было всем известно, цели свои поражать умеет – берет если не мытьем, так катаньем. Разносные донесения по поводу Махно, – особенно после сдачи Мариуполя, – пошли и к Ильичу. Кто же все-таки Махно, наш он или не наш? Антонов-Овсеенко задавал себе этот вопрос и пока не находил на него ответа.
Поинтересовался:
– Экипировку выдал Дыбенко?
Махно отрицательно качнул головой:
– Никак нет!
– Ну как же, как же… Мне он, например, сообщил, что выдал вам винтовки.
– Выдал, – не стал отрицать Махно, – только винтовочки эти оказались итальянскими. Патронов же Дыбенко не дал ни одного – ну хотя бы пару обойм для смеха… Ан нет. А к винтовкам этим ни один наш патрон не подходит. Не тот калибр. Как же нам эти винтовочки в бою использовать? Как дубины? Пришлось у белых позаимствовать родные отечественные трехлинейки.
– А с одеждой, с обувью как?
– Обувь тоже пришлось реквизировать… В Мариуполе у одного купца нашли склад. Обулись. Вот так и действуем.
– А артиллерия… Артиллерия есть?
– Есть. Взяли у белых батарею, поставили на свое котловое довольствие. Сейчас она работает под Мариуполем. – Махно нагнулся к Антонову-Овсеенко и произнес доверительным шепотом: – К слову, я с минуты на минуту ожидаю донесения, что Мариуполь взят. Он сегодня будет наш.
В ответ Антонов-Овсеенко взволнованно протер платком очки. Воскликнул громко, басом – у него был сочный громкий бас, рассчитанный на великана, способный, как и мощное рявканье выстроенного перед ними каре, всколыхнуть облака:
– Так это же великолепно! – Командующий сунул платок в карман галифе, спросил: – Кто у вас там находится?
– Начальник штаба Белаш. Командир полка Петренко. Был еще командир полка Куриленко, но его ранили. Сейчас поправляется.
– О Куриленко я слышал, – сказал Антонов-Овсеенко. – Это его полк в прошлый раз выбивал белых из Мариуполя?
– Так точно, – по-воински четко ответил Махно, это командующему фронтом понравилось, он вообще был человеком дисциплины, четкости, ясности во всем. – Но потом подоспел Шкуро со своей бандой и нам пришлось отступить. С итальянскими винтовками без патронов против Шкуро много не навоюешь.
«Опять итальянские винтовки, – мелькнуло в голове у Антонова-Овсеенко. – Диверсия какая-то… Или недомыслие. Не пойму. Не может быть, чтобы Паша Дыбенко подсунул ему винтовки без патронов. Не верю я в это. Может быть, кто-то сделал это специально, чтобы подставить Павла, а? Надо будет в этом разобраться».
Командующий фонтом оглядел людей, находившихся рядом с Махно. Он их не знал, но лица этих людей Антонову-Овсеенко понравились. Открытые, не отводят по-воровски глаза в сторону, не поддакивают угодливо, как это было в бригаде Григорьева… Впрочем, у Григорьева под рукой находились и другие люди, которые смотрели на командующего фронтом вполуприщур, оценивающе, словно бы прикидывали, как его лучше взять, шашкой или штыком? Таких лиц в окружении Махно нет.
Впрочем, одного человека из окружения батьки Антонов-Овсеенко знал. Это был Яков Озеров, специально переброшенный к Махно, большевик, проверенный кадр. В боях Озеров участвовать уже не мог – у него была здорово изувечена рука, а вот вести штабную работу мог сколько угодно, и главное – он разбирался в штабном деле. Тяжелое щекастое лицо Озерова излучало доброжелательность и внимание.
Рядом с Озеровым стоял красавец с щегольски накрученными усами, в полосатом матросском тельнике, видном в распахе офицерской шинели, губы у красавца нервно подрагивали. Это был Федор Щусь. Антонов-Овсеенко перед самым прибытием на станцию просмотрел список членов махновского штаба, кое-какие фамилии запомнил, но одно дело – бумага и совершенно другое – живые лица, одно у Антонова-Овсеенко никогда не совмещалось с другим, не было у него такого дара… На фамилии Щуся он даже задержал взгляд – фамилия была редкой, звонкой, было сокрыто в ней что-то ведьминское, щучье, словно бы рыба эта выплыла из омута. Тогда Антонов-Овсеенко подумал, что Щусь – это, скорее всего, старик с голым черепом и длинным красным носом, с которого свисает мутная капелька…
Он огляделся – среди окружения Махно стариков не было. Антонов-Овсеенко вновь протер платком очки – ему показалось, что он плохо видит.
Рядом с комбригом Махно стояли Семен Каретников, Алексей Mapченко, брат Каретникова Пантюшка, совершенно не похожий на Семена, с цепкими сверлящими глазами, влажно поблескивающими из-под лохматых бровей. Этих людей командующий фронтом не знал.
А вот Марусю Никифорову знал хорошо. Каторжанка, как и Махно. Каторжан Антонов-Овсеенко уважал.
Ведомо ему было и то, что Махно уже отомстил генералу Шкуро, сделал это на удивление лихо, так, что бывалые командиры только пальцами в затылки полезли: сдав город, он собрал силы в кулак и ночью окружил конницу Шкуро.
Всыпал так, что офицеры из штаба пресловутого генерала в палатках даже сапоги с серебряными шпорами пооставляли – в темноте босиком повскакивали на коней и дали деру.
