с лавки. Валя и Женя смотрели на него вопросительно. Он понял их:
— Нет, нет, девушки. Сегодня нас провожать не надо. Мы в другую сторону…
— Желаем вам успеха в деле, Александр Иванович! — за всех сказала Евдокия Семеновна.
— Спасибо.
Направляясь к двери, Бормотов взглянул на Ивана Андриановича.
— Ну, а в случае чего бросайте все и уходите.
Куда уходить, он не сказал. Иван Андрианович, видимо, знал дорогу к лесным партизанским землянкам.
Но «смоленские» никуда не ушли до конца оккупации. И хотя их дом по приказу штаба долгое время оставался «закрытым», «семья» продолжала свою работу. Девушки и Иван Андрианович вели разведку, поддерживали связь с подпольщиками. Евдокия Семеновна копила муку, которую ей давал мельник. И все ждали партизанского связного. Но никто не приходил. Дорога охранялась немцами, а по целине как пролезешь? В последние дни ноября снег валил и валил. Ни тропы вокруг, ни санного следа.
29
Обедали рано, в полдень. Вся «семья» была в сборе. Валя и Женя сидели рядом, Иван Андрианович — в красном углу, под образами. Икон пять штук — все, какие нашлись на чердаке. На медной цепи от часов-ходиков висела лампадка. Иван Андрианович походил на исправного хозяина. Борода расчесана надвое, лежит на груди. Движения медленные, осанистые, деревянную ложку несет ко рту, подперев ее коркой хлеба.
Окладистая борода хозяина и иконостас в углу хорошо действовали на немца, который продолжал заходить в дом «смоленских». Однажды, когда солдат пожаловал вот так же, к обеду, он даже не погнушался принять из рук главы смирного семейства стакан самогонки, припасенной специально для угощения. Немец был в годах, рыжий и толстый. Дочки хозяина тоже ему нравились — молчаливые, робкие. Вперед отца слова не скажут, глаза опущены. Немец до призыва в вермахт был мелким торговцем, у него тоже были две дочери, и он умел ценить девичью скромность. Уважал религию и хозяйственность. Нет, ничего подозрительного не было в этой русской семье. И навещал немец «смоленских» только потому, что так приказало начальство. Однако в плохую погоду он не приходил, в последнюю неделю побывал в доме один только раз. Минут пять посидел, не больше. По-русски не знал ни слова, а молча сидеть скучно.
Погремев в печке ухватом, Евдокия Семеновна достала чугунок картошки, тушеной с луком и постным маслом. Ополоснула горячей водой четыре миски после щей с грибами, сказала:
— Кладите, дочки, кому сколько надо.
На кухне было тепло, в талое окно, выходившее в поле, видно, как разгулялась опять вьюга. Вернее, она и не утихала со вчерашнего вечера. Евдокия Семеновна, взглянув в окно, положила ложку, вздохнула:
— Метет. Как-то теперь там они?
— Ничего. Зима русская и люди русские, — сказал Иван Андрианович. Помолчал, тоже отложил ложку, повторил: — Ничего. Это в мирное время и если одному — в лесу страшно. А они там вместе, как солдаты. На войне солдат все выдержит.
После обеда с полчаса сидели за столом: спешить некуда, дела нет, впереди долгие вечер и ночь. Тихий разговор все об одном и том же.
— Слегу то снегом не завалит? — спросил Иван Андрианович.
— Нет, мы ее на сучьях укрепили, — ответила Валя.
С утра девушки ходили проверять сигнал. Три дня уже партизанский дом был «открыт». Но надежды мало, что кто-нибудь придет в такую непогодь.
Снаружи послышалось звяканье щеколды. Все вздрогнули. Нет, это не немец, тот стучит в дверь прикладом. Иван Андрианович пошел отодвигать засов. Вскоре в сенцах послышалось шарканье веника и разговор. Узнав по голосу Веру Прохорову, Валя и Женя побежали встречать гостью.
— Да проходи ты скорей, здесь отряхнешься!
Вера вошла, сняла серую шаль, стряхнула снег у порога. Под шалью черный старушечий платок, телогрейка старая, не по росту большая, с длинными обтрепанными рукавами. На ногах подшитые, залатанные валенки. Вряд ли кто узнал бы в этом наряде секретаря райкома комсомола, веселую, красивую, энергичную.
Вера изредка заходила к «смоленским», сообщала им о поведении немцев в доме мельника. Особых подозрений это вызвать не могло: ходила к подругам.
Из сеней вернулся Иван Андрианович, спросил Веру:
— Какие новости?
— Немцы пьянствуют, — сказала Вера и села на лавку. — То ли в честь своих побед, то ли по случаю плохой погоды. Все пьяные, кроме часового.
Евдокия Семеновна предложила Вере пообедать.
— Нет, спасибо. Задерживаться я не буду. — Вера взглянула на Валю и Женю. Сообщила: — Дня через два я переселюсь в другое место. Немцы меня подозревать стали.
— В чем же выражаются их подозрения? — обеспокоенно спросил Иван Андрианович.
— Позавчера меня офицер допрашивал. Где родилась, где жила, кто родственники. А вчера зашел к мельнику и стал разглядывать семейную фотографию. И вдруг как закричит: «Где Катя? Нет тут Катя!» Но мельник не растерялся, ткнул пальцем в карточку, на девчушку лет трех: «Вот Катя!» Попробуй узнай.
Помолчали немного. Потом Вера решительно встала.
— У меня к вам дело, Иван Андрианович.
Никто не удивился и тем более не обиделся, что Вера хочет говорить наедине с «хозяином». Иван Андрианович — член подпольного райкома, и могут быть дела, о которых знать должен только он.
Они прошли в другую половину дома. Вера сразу же стала рассказывать:
— Гитлеровцы упорно ищут партизан и подпольщиков. Знают фамилию Евдокии Семеновны и Вали, ваше имя пока не упоминалось. Анатолия Шумова ищут. Его знают не только по фамилии, но и в лицо. И немцы видели и предательница Болычева. Просили передать, чтоб в Осташеве Шумов не показывался. Мать Володи Колядова тоже несколько раз допрашивали.
— Кто передал сведения? — спросил Иван Андрианович, которому были известны имена всех подпольщиков.
— Колядова Катя вчера приходила, просила мельника дать муки за мужской костюм. Муки мельник, как и следует, не дал, а костюм отобрали немцы.
— Не допрашивали?
— Нет. Только пригрозили, чтоб больше не ходила.
— Так, понятно, — проговорил Иван Андрианович. — Сведения надежные. Что еще?
— В отряде Проскунина плохо с продовольствием. Бормотов предупреждает, что к вам за мукой сегодня или завтра придут партизаны. Будьте готовы. Мне приказано с мельницы уйти. Все.
Они вышли на кухню. Вера простилась со всеми за руку. Валя и Женя проводили ее на крыльцо.
Когда Иван Андрианович сказал, что возможно вечером придут партизаны, в доме «смоленских» закипела работа. Затопили печь. Евдокия Семеновна принялась месить тесто, лепить ржаные пироги с картошкой и грибами. Валя и Женя сходили в овраг, еще раз проверили сигнал. Когда стало смеркаться, дежурили по очереди вокруг дома. Вьюга не стихала, ничего подозрительного вокруг не было.
Партизаны пришли рано, едва стемнело. Из снежной завесы вдруг вынырнули
