— Тряпка! — не выдержал я.
Смотреть на ее реакцию было недосуг. Я повернулся к маме:
— Надо спешить.
И мы побежали к зданию.
Оказавшись внутри, я махнул рукой.
— Сюда.
— Я знаю дорогу, — отозвалась мама и пошла вперед.
При виде мамы лицо Соломона просветлело, хотя ему было явно плохо. Она опустилась на колени и начала менять местами серебристые трубочки, прижав ладонь к его щеке и беспрестанно шепча его имя.
— Кто это сделал?
Соломон сглотнул:
— Ева.
Мама замерла.
— С чего вдруг?..
— Она хочет прибрать здесь все к рукам, — выпалил я. — И уже давно травит его.
— Никогда не доверяла этой женщине, — покачала головой мама и стала дальше разбираться с трубочками.
Я с удивлением наблюдал, как толково и уверенно действовала мама, а ведь мне всегда казалось, что она легко теряет самообладание.
— Готово. Теперь нужно подключить. Не знаю, успеем ли. — Она взглянула на меня: — Можешь поднять его?
Вдвоем мы усадили Соломона в кресло, и мама принялась подсоединять трубочки.
— Что дальше? — спросил я.
— Ты о чем?
— Обо всем! Дети в теплице. Ева собирается захватить власть.
Мама покачала головой:
— У Евы ум за разум зашел. И у тех, кто на ее стороне, тоже.
— Но как нам ее остановить?
Соломон, казалось, снова набирал силы. Голос его зазвучал гораздо спокойнее:
— Ева давно ведет подковерные игры. Хочет вступить в сделку с военными.
— Поверить не могу, что люди с ней согласились. — Мама прикусила губу.
— Ева лгала им, — пояснил Соломон. — В семьях думают, что это нужно только для развития проекта, что огромные деньги от военных ускорят нашу работу.
Я вспомнил разговор с доктором Эмерсон, как она взволнованно рассказывала о том, что кое-кто хочет продать проект военным. Она имела в виду Еву?
— Значит, большинство не знает, что их дети станут солдатами?
Соломон покачал головой:
— Если не считать тех, кто разделяет взгляды Евы, вряд ли кто-то до конца понимает, чем это чревато.
— Так всегда и было, — произнесла мама. — Родители слепы, они не видят ничего, кроме того, что им хочется видеть. Еве оставалось лишь представить все в розовом свете, и они соглашались. — Она похлопала Соломона по руке. — У тебя за спиной.
— О, боже!.. — простонал Соломон.
Теперь я смотрел на него другими глазами. Он искренне хотел спасти человечество. Возможно ли, что он играл положительную роль, если вспомнить увиденное мной в теплице? И во всем следует винить Еву?
— Так что насчет Евы? — спросил я.
Соломон взял маму за руку:
— Нельзя допустить…
— Она не знает, что вы живы? — перебил я. — Ведь, уходя, она думала, что вы умрете?
— Наверняка… — Он взглянул на маму: — Лишь несколько человек могли спасти меня.
Соломон закашлялся. Мама нашла полотенце и поднесла к его рту.
— А можно закрыть все это? Покончить раз и навсегда? — спросил я.
Он перестал кашлять, но так и держал полотенце у рта. Они с мамой переглянулись.
— Что?
Мама взяла меня за руку:
— Мейсон, проект просто так не закроешь.
— Почему?
— Ты видел, что произошло с Лейлой, когда она ушла от остальных всего лишь на сутки?
— Да. Но и держать их здесь тоже нельзя. Люди знают правду. Я знаю. И Джек. Мы можем рассказать об этом, и всему придет конец.
Мама посмотрела на Соломона.
— Что? — Я чуть было не перешел на крик. — Почему вы молчите?
Она откашлялась:
— Мейсон, я знаю, ты беспокоишься о Лейле. Поэтому подумай о том, что я сейчас скажу. Если ты позвонишь в ФБР, министерство здравоохранения или еще куда-нибудь, что они сделают в первую очередь?
— Ты о чем?
Мама махнула рукой в сторону двери:
— О детях. Что они сделают с детьми? Подумай.
Такие истории я слышал в новостях. О поселках, полных религиозных фанатиков, которые выдавали маленьких девочек замуж за взрослых мужчин. Полиция вмешивалась и принимала меры.
— Позаботятся о них, так ведь? Найдут им приемные семьи, наверное.
Соломон сбивчиво заговорил:
— Этим детям нельзя в приемные семьи. А полиция не поймет. Их вырвут отсюда, но как заботиться о них — никто и понятия не имеет. Расселят по разным домам, станут насильно кормить, ведь они откажутся от еды и питья. Правда, Мейсон! Они все умрут раньше, чем кто-нибудь сообразит, что происходит.
Нет, до этого не дойдет.
— Ученые из «Тро-Дин» расскажут, что делать!
— Из тюрьмы? — спросила мама. — Милый, всех, включая меня, мигом упрячут в каталажку.
У меня глаза полезли на лоб.
— А тебя за что?
— Подумай! — Она наклонила голову и усмехнулась. — Я знала обо всем и годами работала с этими детьми в «Тихой гавани». Пятнадцать лет из «Тро-Дин» на мой счет поступали деньги. В лучшем случае пойду как сообщник. Если я даже ненадолго попаду в тюрьму, тебя отдадут в приемную семью — глазом моргнуть не успеешь.
От мысли, что я могу потерять маму, дом, что вся моя жизнь может полностью измениться, мне стало тошно. Я упал в кресло:
— И что же нам делать?
— Прежде всего, необходимо нарушить Евины планы, — уверенно сказал Соломон. — Надо рассказать ученым — родителям этих детей — о том, что она вознамерилась сделать. Они должны понять: если она захватит власть, проект в опасности.
Неожиданно сигнализация умолкла.
Я встал.
— Ты куда? — спросила мама.
— В теплицу. Лейле нужна защита.
Соломон покачал головой:
— Сейчас туда нельзя. Нужно тщательно все продумать. С Евой я должен разобраться сам.
Схватив пожарный топор, я ринулся из кабинета, не обращая внимания на мамины крики и просьбы вернуться. Разве мог я спокойно сидеть, зная, что Лейле угрожает опасность? К счастью, кучки оранжевого порошка никуда не делись, к тому же на этот раз маршрут уже не казался таким запутанным, как раньше. Почти у самых дверей теплицы три резких, пронзительных сигнала заставили меня замедлить бег и остановиться у последнего поворота.
Я толкнул дверь и вошел.
Рядом с Лейлой стояла Ева в компании двух типов в зеленом. Обернувшись ко мне, она произнесла:
