— Пойду Духа Жажды будить.
— Правда?
— Так, ты все поняла?
— Поняла.
— Все, «единичка» подходит. Бегом!
Трамвай укатил, а я перешла дорогу к парку. От путей он начинался не сразу — на той стороне располагалась широкая полоса пешеходного тротуара, лавочки, газон, который никогда толком не порастал травой из-за глинистой почвы, и плотный ряд тополей. Когда-то плотный, сейчас одни пеньки, обросшие тонкими веточками. Издалека смотришь, как будто кто гигантские помазки в землю врыл.
Никаких дорожек к ограде не было — ни тротуарных, ни стихийно протоптанных, все только вдоль. Я пока и пошла параллельно, решив обойти хотя бы одну часть, ту, что напротив Трущобного. Обойти все — никаких ног не хватит, с учетом пяти сторон районов, это… пятнадцать километров, на вскидку.
Никогда прежде не думая о масштабах, аж остановилась на месте, так меня впечатлило — какой же это парк? Это огромный кусок территории, куда куча парков влезет!
Свернула, похрустела по тонкому насту, оставляя на корковом снеге явные следы. Все после семи подморозило, даже грязь. Зима вот-вот грянет, ноябрь перевалил за половину. Как осталось шагов пять, то я стала осторожной. Главное — не бояться. А кто боится? Я что ли?
Прислушалась к собственным чувствам и тихонечко пропела:
— Душа не боится смерти, смерти боится тело.
Хрупкое его сердце может, а вдруг… предать?
Как-то оно ослабло, сникло и оробело -
Страшно с земною жизнью ниточку оборвать…
— Если подойти к опоре и посмотреть вдоль ряда прутьев, то можно увидеть зазор для входа.
— Грим! Не надо так внезапно заговаривать за спиной. Мог бы снежком хрустнуть… проклятье!
— Здравствуй, Тио.
— Следил за мной что ли?
— Нет.
Безымянный стоял в тени, почти незаметный своим черным силуэтом в полумраке большого не освещенного участка тротуара. Огни ближе к трамвайной линии, сюда, в глубь, и вовсе как ночью в лесу — глаз выколи. Если бы не снег, то куда ступать, не видно совсем. Рядом с нами у ограды было тихо. Город гудел сам по себе, как будто уже за стеной, и даже трамвай, который прокатился тусклой желтой капсулой света мимо нас, не резанул по уху всем своим визгом, лязганьем и скрежетом. Слышно, но будто через стекло.
Грим приблизился, остановился и глянул вверх:
— Поможешь?
На просьбу рассеялись низкие тучи, показав полную луну. В серебристом свете лицо Грима казалось белее обычного, а глубокие тени западали до черноты. В какой-то миг — это даже не лицо было, а бумажная маска с прорезями глазниц и нарисованными ртом, скулами и бровями. Нос — белая пика. И глаза — во всем резком окружении света и тени, еще более бездонные и темные. Два окна в ночное и бесконечное небо.
— Ты не боишься того, что увидишь за оградой?
— Я ничего не боюсь. А что, там опасно?
— Нет, Тио.
— И ты со мной?
— Конечно, ведь я там живу.
— Не шутишь? На руинах?
Я не удержалась от возгласа. Хорош поворот! А как же слухи о пологе мрака в Сумеречном, за которым на самом деле живет демон города?.. теперь даже странно — почему ни разу никто не предположил, что в парке скрываться удобнее, просторнее и логичней?
А если не руины, так что же — там до сих пор стоит целый Черный Замок?
Улыбнулась Гриму, постаралась не выдать того, что разволновалась от встречи, и быстро спросила:
— А Тень-то выследил?
— Увы.
— А мои вещи с проезда забрал, или не до этого было?
— Твой нож дорог тебе, я знаю об этом. Все, что ты потеряла — у меня.
— Спасибо! Ты не представляешь, насколько дорог — я без него, как воин без своего сакрального оружия. Так, как тут…
Действительно. Стоит к решетке приблизиться — видно, что она не цельная, а как будто состоит из двух створок — одна чуть приоткрыта наружу, другая вовнутрь и обе образуют проход — который со стороны незаметен. Прутья и прутья.
Ох, как бьется сердце… Морская раковина у уха — шум и пульс как будто витают в воздухе, настолько ярко откликнулись во мне эмоции Безымянного. И через секунду поняла почему — коса шевельнулась. Я первая шагнула вперед, он следом, и Грим, улучив момент, коснулся волос.
Во всем виновата прочтенная рукопись!
Позади меня — Патрик! В прошлом — игрушка из тряпок, дерева и железного каркаса, а теперь из плоти и крови. Живой! Если он в той жизни так и не смог дотронуться до Колдуньи человеческим касанием, как он должен с ума сходить, желая сделать это сейчас? Я — она, я — не она, это уже не важно. Он по какой-то причине хотел меня коснуться, и свое желание осуществил украдкой, едва. Если бы не была сверх внимательна, то могла бы и не заметить, как тяжелая коса поехала с плеча, потому что ее кончик скользнул через пальцы.
— Дорожки нет, так что веди.
Посторонилась, пропустила его вперед и стала держаться сбоку и на полшага позади. Снег и здесь выпал. Хотя «здесь», это конечно-же тоже в городе, но думалось так, потому что ощущение безлюдности и открытой природы было очень ярким. Мы словно за много километров от любого жилья.
Я подняла голову и посмотрела вверх. Луна — одна их или две: небесное тело, спутник, а вторая — оборотная сторона которой видна сверхъестественным сущностям, живая и магическая… кто? Богиня, муза? Да и ветер — у него есть душа?
— Насколько ты обычен, Грим? Сколько в ветре — ветра, в луне — луны, а в тебе — человека?
Но Безымянный задумался и не услышал меня. Наверное.
— Если задела за живое, извини. Просто я не знала тебя таким. Никогда не видела, как ты ешь или пьешь, не видела спящим или усталым, поэтому спрашиваю. Что ты любишь, чем себя занимаешь, присущи ли тебе привычки или пристрастия, какие могут сопровождать человека в его обычной жизни…
Я осеклась, когда он повернул ко мне лицо. Глаза, запавшие под тенью глазниц, почти сверкнули. Это снег и лунный свет, глубина всех кареглазых очей вместе взятых виноваты в магии. И вот же я выдала… двусмысленно. Я не знала тебя таким… И завернула не по-простому, как будто не я говорю, а покойная колдунья. А что, разве не так? А, может, правда!
— Ты спрашиваешь меня обо мне?
— А тут еще кто-то есть?
И снова Грим замолчал, не отвечая ни на те вопросы, ни на эти. По какому-то неуловимому движению головы, плеч, то, как он шевельнул своими худыми костистыми пальцами, я считала его растерянность. Он не невежливый сноб, его штормит от всякого — я ведь не знаю на сто процентов, что он там переживает, абсолютно не в курсе, что он думает. Но если вдруг сравнивает, то я не та Тактио, что жила два года с живой игрушкой и ни разу не поинтересовалась — кто он такой? И с какого перепугу он вдруг разговаривает и двигается вообще, не заколдован ли?
