добавила я.
— Считайте, что это ваш дом, Надя. Вы — хозяйка. Делайте, что хотите и когда хотите.
Мы вдвоем с ним разложили продукты. А потом я пожарила картошку, как обещала. И котлеты тоже. Платон приготовил нам чай и сидел рядом со мной, задумчиво глядя в окно.
— Надя, извините, что задаю этот вопрос. Можете не отвечать, если не хотите. Давно у Сергея эти приступы?
— Да, — ответила я. — С того самого момента, как с ним случилось несчастье. Врачи говорят, что после многочисленных операций нет причины для физических болей. Эти приступы вроде фантомных болей.
— То есть, чистая психосоматика? — уточнил Платон.
— Да, врачи выписывают обезболивающие и успокоительные. Только вот не помогают они в последнее время.
— А раньше помогали?
— Раньше да. Не понимаю, что с ним происходит.
— Извините еще раз, Надя, а эти приступы они как-то с связаны с конфликтами дома и в школе?
— Еще как связаны, — я закрыла сковородку крышкой и села рядом с Платоном. — Как только ребенок сильно перенервничает, так и начинается. Мы уже как его только не лечили, ничего не помогает, — я встала и выключила конфорку.
Взяла сковородку с плиты, чтобы положить котлеты с картошкой на тарелку Платона.
— Какой запах, мам! — вдруг раздался за спиной звонкий детский голос.
Я чуть сковородку не выронила и резко обернулась. На пороге стоял Сережа и улыбался.
— Можно мне тоже поесть? Очень хочется.
— Конечно! — я подбежала к нему и опустилась на колени. — Как ты, милый? Тебе легче?
— Совсем не болит, — кивнул он. — Только есть очень хочется.
— Я сейчас. Садись, мой хороший.
Сережа сел за стол рядом с Платоном. Я быстро разложила по тарелкам картошку и котлеты. Поставила на стол стеклянную миску с салатом из помидоров и огурцов, заправленных сметаной. Платон зачерпнул вилкой картошку, отломил кусок котлеты, прожевал и вдруг сказал:
— Боже мой, какой же я дебил!
Мы с сыночком непонимающе уставились на него.
— Это же нужно было так ошибиться! Взять вас, Надя, на работу помощницей и личным секретарём! Кого? Шеф-повара, который так волшебно готовит! Ну не идиот? Нужно было вас умолять, чтобы вы работали моим личным поваром. А я вас заставил ерундой заниматься: картины развешивать.
— И светильники проверять, — напомнила я.
— И светильники проверять, — согласился он и горестно подпер голову руками.
Сережа вдруг откинул голову назад и захохотал. Да как! Он аж зашелся от смеха.
— Тебе сейчас не стыдно, Сергей? — упрекнул его Платон. — У меня, можно сказать, трагедия всей жизни. А тебе смешно.
— Я просто подумал, что это вы еще не ели мамины пирожки, — объяснил Сережа.
— Нет, пирожки я точно не переживу, — согласился Платон. — Это слишком тяжело.
— А борщ? — шепотом спросил Сережа.
— Со сметаной, на косточке и с кусочками мяса? — уточнил Платон.
Сережа молча кивнул, лукаво глядя на него. Платон с сожалением отложил вилку.
— После борща понадобится очень крутой психолог, чтобы внушить мне, что я не зря прожил жизнь, — очень печально произнёс он.
Тут уже не выдержала я. Платон, такой серьёзный и чопорный, так забавно огорчался! У него было такое расстроенное лицо, что смотреть на это без смеха было невозможно. Мы с Серёжей оба засмеялись.
— Поставлю чайник. Хоть вы и жестокие люди, но чаю все равно хочется, — с унылым видом он встал из-за стола, продолжая честно отыгрывать роль.
Я смотрела, как Сережа с аппетитом ест и с готовностью смеется. Потому что ему хочется смеяться. И вдруг поняла, что даже не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так хорошо.
В кухне было тихо, спокойно и уютно. Почему у меня дома так не бывает? Почему у нас Димой всегда в воздухе весит напряжённая тишина? А главное: мой сын ведет себя по-другому. И я даже не подозревала, что мой ребенок может быть совсем другим.
Я сама ему переломала жизнь. Два раза, не один. От Димы нужно уходить. Это и есть лучшее лекарство для моего сыночка. Нет у нас семьи. Мы просто делаем вид. Как тогда правильно сказала Соломоновна: это игры для взрослых. Все играют в семьи, и мы с Димой тоже. И не важно, что внутри мы плачем от одиночества. Снаружи мы выглядим респектабельно. Не хуже, чем другие. А в чем-то даже лучше.
Только мой сыночек играть еще не умеет. Ему еще не рассказали правила этой игры. И не нужно. Пусть он не знает. А я уже сама построю его жизнь, как могу. Может быть, это тоже игра. Но правила в ней буду устанавливать я.
Меня только одно интересует: зачем Дима ездил в Загоринск? Права Адель: я — сонная дура, которой пора очнуться. Любовница моего мужа мне за один рассказала больше, чем я знаю о своем муже. Как так? Что же он скрывает, если даже пить при мне боится, чтобы не развязался язык?
11 глава. Посмотри в глаза чудовищам
После еды Сережу разморило. Стресс, лекарства, вода — всё это усыпило его. Доедая, он уже клевал носом. Сыночек вежливо поблагодарил меня и Платона за ужин и ушел в спальню.
Я хотела вымыть посуду, но Платон не дал мне даже подойти к раковине. Он сложил туда всю посуду и принялся ее мыть.
— А я что буду делать, Платон?
— А вы будете отдыхать. Представьте себе: так можно, и даже нужно, — улыбнулся он.
Я села за стол. Как странно! Сижу в кухне у чужого мужчины. Он моет посуду. А я смотрю в окно. И ничего не делаю. Даже не помню, когда кто-то мыл посуду за меня.
Соломенный абажур согревает кухню мягким, теплым светом. Вся кухня сделана из необработанного дерева. Только в большой стол для готовки впаяна мраморная столешница. Всё просто и без изысков. Видно, что очень дорого, но не пафосно, а по-домашнему.
Платон ловко мыл посуду. Он успел переодеться. На нем были черные брюки военного покроя с карманами на бедрах и коленях. И черный свитер грубой вязки с кожаными погонами. Ему очень шел этот военный стиль.
Платон спиной почувствовал мой взгляд, внезапно обернулся и улыбнулся. И я невольно засмотрелась на него. Красивый мужик! Темные волосы падают на лоб, карие глаза смеются. И главное — ощущение мужественности и доброты, которое исходит от него. И еще руки. Красивые, с длинными пальцами, но не изнеженные, а перевитые жилами. Значит, сильные, но при этом явно очень нежные. И если такие руки прикасаются к женщине, то…
— Все в порядке? — спросил он,
