— Три? Ну, ты молодец, сынок. В школу ходят?
— Сын скоро закончит, шестнадцатый год пошел. А девчонки только родились. Две недели назад. Тройня.
— Лихо! — Старый сержант присвистнул от восхищения и хлопнул себя по колену. — Ну и дела! Так в чем проблемы?
— Проблемы? — И Мишель выложил старику все.
Сбивчиво, торопливо. Все-все. Про Полин, Эдит и Мадлен. Правда, умолчал про кнут и блондинку. Старик слушал молча.
— В понедельник я начну бракоразводный процесс. Я не допущу, чтобы она воспитала моих дочерей такими же вероломными, корыстными и аморальными! Я сам займусь их воспитанием! Она уйдет от меня голая! С той же коробкой посуды, с которой я ее взял!
— С коробкой посуды, говоришь? — Старый полицейский крякнул и притормозил, съезжая с обочины. — А теперь послушай меня, приятель. Я вот не пойму одного: либо ты так шарахнулся головой, невзирая на всякие там подушки безопасности, либо законченный мерзавец!
— Что?
— Тихо, тихо, мсье. Ты же сам всем трем бабам морочил голову! Так какого рожна теперь обижаешься?
— Вы не имеете права читать мне нотации!
— Нотации? Да будь моя воля, я бы давил таких, как ты! Сиди мирно и слушай! У меня все-таки, — сержант похлопал себя по боку, — оружие, приятель. Стрельну — и все дела.
— Вы не посмеете!
— А кто видит? Жюльетка не проболтается. А мне поверят: действовал в целях самозащиты. Кто ж тебя знает, может, ты пытался задушить меня и угнать служебную машину?
— Вы — сумасшедший…
Никогда в жизни Мишелю не было так страшно. Даже когда он очнулся в перевернутой машине.
— Я отец, ты — тоже. Неужели в твою дурацкую башку никогда не приходило, что кто-то точно так же, как и ты, поведет себя с твоими девками? Будет трахать за обещание жениться или бегать по чужим кроватям, когда женится?
— Не верю, что кроме жены у вас не было других женщин!
— Были, — согласился старик. — Пока не родилась дочка. Она еще с локоть была, а я уже был готов убить любого, кто ее обидит! Выходи из машины.
— Вы не бросите меня на дороге!
— Брошу, мсье. Прогуляйтесь по холодку, проветрите голову. До деревни пятьсот метров. Вон. — Он показал рукой. — Огоньки. Сами найдете гостиницу. А я вас не повезу. Противно.
Старый ханжа, зло подумал Мишель, изо всех сил грохнув дверцей полицейской машины. Она с ревом сорвалась с места и тут же растаяла в темноте. Мишель похлопал себя по карманам. Так и есть, сигареты остались в «BMW». Неизвестно где.
Его машина неизвестно где, сам он неизвестно где! Поеживаясь от холода в одном костюме, — он и не подумал захватить из дома пальто, — Мишель побрел в сторону огней. Вокруг лежали припорошенные снегом поля. На небе горели звезды. Он давно не видел столько звезд. С тех пор, наверное, как они на древнем «понтиаке» путешествовали с Полин… Нет, вспоминать не нужно. Той тонкой, грациозной девушки давно уже нет. Есть гнусная, подлая, мстительная огромная мадам. Настоящее чудовище!
А этот деревенский моралист считает виноватым во всем его, Мишеля! Даже угрожал оружием, старый кретин. Весь мир сошел с ума и сговорился против него… Мишель поднял воротник пиджака, поглубже засунул руки в карманы, ощущая полное одиночество во Вселенной, незаслуженную обиду и одновременно — желание отомстить.
— Я уж заждалась вас, мсье, — сказала круглая тетушка за стойкой, сонно кутаясь в плед поверх пестрого ночного халата. Видимо, хозяйка этого заведения, напоминавшего жалкий павильон для фильма на средневековую тему. — Сержант Гришо рассказал о вашей аварии, мсье. — Она сочувственно покивала.
Ах, какие мы заботливые, зло подумал Мишель.
— Пойдемте, я приготовила для вас самую теплую комнату. Ужинать будете, мсье? На вас лица нет от холода. Я согрею для вас вина.
— Лучше бутылку коньяка, если можно, — сказал Мишель. — Еще лучше — две. Греть не обязательно. И пачку сигарет.
— Да вы шутник, мсье, — улыбнулась она. — Но хорошо, я принесу вам две.
В облезлом гостиничном номере не было даже телевизора. Только кровать, два стула, подобие не то комода, не то стола, мутное от старости зеркало над ним, вешалка. Единственное украшение — календарь на стене. Большой рекламный календарь какой-то фирмы, изготовляющей осветительные приборы. Пятирожковой люстре стиля шестидесятых соответствовал май, но дни и числа идеально совпадали с январем за окном.
Какого же он года? — подумал Мишель и в ожидании ужина перелистал на стене пожелтевшие глянцевые страницы. И снова испугался мистичности совпадения — это был год, когда он родился. А если бы безумный старик в форме полицейского действительно выстрелил бы в него? Холодок по спине… Нет, глупости, он просто замерз.
Мишель расправился с непрожаренной телятиной и уже с половиной бутылки коньяка, но этот холодок не проходил. Ну хорошо, допустим, выстрелил бы сержант. И даже не сержант, а просто Мишель взорвался бы вместе с машиной. Это же тоже не исключено. Что тогда? Все. Все бы кончилось. Его жена в одно мгновение сделалась бы вдовой. И до конца своих дней винила бы себя в его смерти. Из-за нее! Из-за нее на самом взлете оборвалась бы его жизнь! Сорок три — разве для мужчины это возраст? Это расцвет! У него все было хорошо, а она, она!..
А что, если?.. Вот это была бы месть так месть. Он налил себе еще. Выпил. Снова налил. Закурил. Да, именно так. Но оставить предсмертную записку, чтобы все узнали, что за страшное существо его женушка. Стерва! А девочки? Селестен? Ничего, их воспитает матушка Анжели. Правильно воспитает. И они будут знать, что их отец пожертвовал собой ради справедливости. Они возненавидят Полин! Очень хорошо!
Он потер руки, прошелся по комнате. От двери к окну, от окна к двери. До чего же тесно! Впрочем, неважно. Даже лучше, что его найдут в этой убогой комнатенке. Все увидят, до чего она его довела! Он опять присел на кровать и допил коньяк уже из горлышка. Так, теперь главное умно составить записку. Он вытащил ручку из внутреннего кармана. Замечательную, дорогую ручку от фирмы Монблан. Отвернул колпачок, невольно залюбовавшись дизайном. Пропасть! Но у него же нет бумаги. Спуститься к хозяйке? Нет, наверняка уже спит. Стоп! Отличная идея. Можно написать на обороте календарных листов. И это даже символично! Календарь года его рождения…
Он сорвал календарь со стены, пристроил на коленях. Нет, так неудобно. Но на этом подобии стола календарь не поместится. Даже если убрать на пол остатки ужина. Значит, придется писать на кровати. С чего начать?
Мишель опять прошелся по комнате и решительно открыл вторую бутылку. Взглянул на бокал, поморщился и глотнул из горлышка, подумав, странно, этот коньяк значительно вкуснее, чем из предыдущий, хотя одна и та же дешевая марка…
«Я ухожу из жизни, потому что больше не хочу жить по твоим правилам, Полин», — написал он, в неудобной позе скрючившись перед кроватью. Календарь лежал на ней. Нет, не так, подумал он. Надо написать: «Дорогая Полин», чтобы ей было обиднее. И начать не с «я», а с обращения. Итак: «Дорогая Полин», — написал он ниже, решив оборвать потом верхний край.
