Лампи уезжал из России на родину в Австрию, и оставил Владимиру Лукичу свою прекрасную мастерскую, где Боровиковский и поселился, и мы с ним оказались самыми ближайшими соседями.
Покупатель на наш семейный дом нашёлся достаточно скоро: известный в Петербурге ювелир, тоже немец по происхождению, живущий на Васильевском острове, пожелал его приобрести, как можно скоро. Его очень устраивало отдельное помещение, где располагалась Наташина артель, нравилось, что оно имеет отдельный вход. Он мечтал здесь оборудовать свою удобную ювелирную мастерскую. Мы быстро сговорились. Вскоре наше семейство переехало на Миллионную улицу и начало обживать новые большие и удобные комнаты, в которых и мы с женой, и дети наши чувствовали себя прекрасно. Через некоторое время я смог вплотную заняться организацией своего ресторана.
А Николай Львов, как всегда, занимался самыми разными, серьёзными делами, совершенно несвязанными между собой. «Неугомон» — звала его любящая жена.
Как зеницу ока, долгие годы берегу я пожелтевший от времени листочек, на котором мелким острым его почерком вот такие стихи:
«Зачем? Да, мне зачем метаться?
Мне — шаркать, гнуться и ломаться?
Лишь был бы я здоров и волен.
Я всем богат и всем доволен.
Меня всем Бог благословил:
Женил и дал мне всё благое.
Я счастье прочное, прямое
В себе иль дома находил.
И с ним расстаться не намерен.»
Наш любимый архитектор строил и проектировал по всей России, редко бывал и дома, и в Никольском, а любимая его жена, Мария Алексеевна, отчаянно скучала без него. Вместе с детьми она уезжала на всё лето до глубокой осени в имение, где с хозяином и без присутствия оного во всю кипело строительство, и оставалась там до глубокой осени. Мы с Наташей неизменно получали приглашение пожить в разгаре лета в Никольском. Недавно я нашёл пожелтевшей от времени листок — чудом сохранившийся отрывок письма Марии Алексеевны, датированный 1788 годом. Она писала нам: «Знаете ли вы, что ваш Николай Александрович совсем ныне засписивел, и уже со мною жить не хочет. Я живу одна, а он всё по графам и князьям и по их прислужницам разъезжает. Да это мне не больно. А больно то, что вы меня бросили в Никольском совсем одну…»
Ну, разве не разжалобишься от таких слов!
Оставив свои дела на надёжных помощников мы, конечно, с благодарностью откликались на приглашение, чем приводили в восторг и собственных детей, обожавших эти поездки, и детей Львовых, встречавших нас радостными криками и восторженным визгом.
А Никольское сказочно преображалось, на моих глазах: старое имение меняло свой облик. Целых десять лет положил Львов на преобразование родных Черенчиц, ставших Никольским. Это было его родовое гнездо, здесь он ни от кого не зависел и был архитектором, строителем, инженером, садоводом, художником — всё в одном лице. Но ведь это была и моя вторая родина, я очень близко к сердцу принимал все преобразования в ней. Постепенно выравнивался ландшафт, особая дренажная система осушила древнее болото, то самое, в которое мы с Николенькой провалились когда-то в детстве, вместо него образовался целый каскад прозрачных прудов, украшенный оригинальными статуями. Я не устаю повторять, что мало понимаю в архитектуре и в тонкостях строительства, но знаю точно одно: Львов умел превращать обычные хозяйственные постройки в барских усадьбах в нечто фантастическое, небывалое прежде в России. И, прежде всего — в Никольском. Чудную кузницу, например. Знаете, как она выстроена? Из разноцветных валунов с арками, напоминающими античную руину. Внутри — всё, как положено: горн и наковальня, склад для угля, тёплая комната для кузнеца, навес для подковывания лошадей и ещё что-то — не помню… Но как фантастически смотрелись внутри кузни стены из валунов, когда по ним скользили блики от кузнечного горна!
А мой любимый потрясающий погреб-ледник! Этакая кирпичная, облицованная камнем пирамида, разделённая фантазией архитектора на три уровня. Верхний — словно парковая беседка, освещённая сверху окнами в куполе, так любимыми Львовым. Здесь прохладно в любую жару, и мы, друзья Львовых, любили пить там чай в полдень и вести долгие беседы. Ниже, на втором этаже — круглое просторное помещение с отдельным входом. Там всегда стояли огромные бутыли с прекрасным вином, которое производили в Никольском под зорким присмотром хозяйки имения. Вино это имело славу не только в Торжке, но и в ближайших губерниях и приносило Львовым немалый доход. А внизу — это собственно ледник, глубиной метров десяти. Николай придумал использовать в нём не зимний лёд, коим забивались подобные сооружения в русских усадьбах, а природные грунтовые воды. За лето они накапливались в огромном резервуаре, а зимой промерзали до самого его дна… В этом леднике любые продукты могли храниться длительное время. Я сам не раз, приезжая в Никольское, готовил для хозяев и многочисленных гостей большие запасы мороженного, которое оставлял на хранение в этом леднике. Мы с удовольствием поедали мой десерт порой в течение нескольких дней.
Это, конечно, не все фантастические постройки Николая, были и другие — один дровяной сарай с колоннами, фронтоном и портиком чего стоит! А ещё — оранжерея, ветряная мельница, скотный двор, конюшня…
Но вот, наконец, приступил мой друг и к постройке долгожданного дома. Матушка его, Прасковья Фёдоровна, Мария Алексеевна с детьми, а также и мы — многочисленные и бесконечные гости устраивались пока в старом деревянном доме, а рядом, что в присутствии хозяина, что и без него, пока он был в служебных разъездах, во всю кипела стройка — возводился дом-дворец архитектора Львова. Я нисколько не иронизирую: для Николая его собственный дом в Никольском был именно дворцом — в два с половиной этажа, с бельведером — ажурной беседкой на крыше, из которой можно было лицезреть прекрасную панораму вокруг. Столько сил, энергии, фантазии, инженерного гения было в него вложено! Основная идея создателя — это комфорт! Комфорт и удобство — вот главные его девизы. Мы, друзья Львова, посетив Никольское несколько раз, уже ничему не удивлялись, но не переставали восхищаться: и водоподъёмной машине, которая доставляла воду в бельэтаж, и знаменитой Львовской системе отопления, при которой воздух в доме был всегда не только тёпел и чист, но разносил по комнатам запах свежих роз. А чего стоили уникальные обои в гостиной, сделанные Марией Алексеевной из соломы и расшитые цветной шерстью! Меня, повара, просто в восторг приводила паровая кухня, где паром вращался огромный вертел, и сама собой мылась посуда…
Когда я вспоминаю прекрасные дни и вечера в Никольском, в кругу друзей Львовых, рядом с
