— Что же вы ждете? — закричал сверху Пыпин. — Я же сказал: больше не буду!
Я хотел ему пояснить, что положение, в общем-то, безнадежное, но не успел это сделать. Меня отвлекла большая ворона, севшая на сук в двух шагах от меня. По выражению ее глаз я понял, что сук пришелся птице не по вкусу, и, еще не зная, зачем это нужно, сказал тщеславцам «тссс…», вытянул левую руку, точно ветвь, и застыл, изображая дерево.
Ворона неодобрительно щелкнула клювом, осуждая неудобный сук, и, оглядевшись, остановила свой взгляд на мне.
Я показался ей самым подходящим деревом. Она обрадованно взмахнула крыльями и перелетела на мою вытянутую руку.
Я дал ей устроиться поудобней и затем, все еще не зная, зачем это нужно, схватил птицу свободной рукой. И тотчас меня осенила простенькая, но, как выяснилось потом, спасительная идея.
Я попросил тщеславцев подержать птицу и изготовил из кусочков кожи маленькие шоры, похожие на те, которые надевают на голову пугливой лошади, чтобы животное видело только дорогу, находящуюся перед ним. Затем я привязал кусочки кожи около вороньих глаз, закрыв ей поле обзора, к хвосту прикрепил конец веревки и, нацелив птицу точно на Пыпина, выпустил ее из рук. Освобожденная ворона устремилась прямо к верхушке скалы, по тому коридору, который она видела перед собой. Когда ворона поравнялась с Пыпиным, он взял ее в руки и, отвязав от хвоста веревку, сунул было птицу за пазуху.
— Пыпин, сейчас же отпустите ворону! — крикнул я. — Иначе у вас ничего не выйдет.
Это была маленькая простодушная хитрость, но Пыпин поверил и, испугавшись, снял с птицы шоры, отпустил ее на свободу. Потом он закрепил петлю на макушке скалы и с улюлюканьем и разбойничьим свистом съехал по веревке вниз.
Пока он спускался, тщеславцы что-то обсуждали, собравшись в тесный кружок и временами бросая на меня сконфуженные взгляды.
А когда операция по спасению Пыпина подошла к счастливому концу, тщеславцы приблизились к нам, и самый почтенный на вид тщеславец вернул мне магнитофон и, виновато потупив глаза, произнес:
— Возьмите своего слушателя назад. Мы больше не хотим обманывать ни его, ни себя. Нам очень стыдно перед вами, слушатели. Как оказалось, мы ничего не умеем делать. Научившись говорить, наши далекие предки решили, что язык создан только для того, чтобы хвастать своими несуществующими достижениями. И вот к чему это привело: один из вас попал в беду, но наше славное древнее племя и, как мы думали, могучее, не смогло оказать даже самой маленькой помощи. В общем, вы преподнесли нам поучительный урок. Спасибо вам, добрые слушатели, и особенно вам. — И тщеславец протянул Пыпину ладонь для рукопожатия.
— Это вы мне? — удивился Пыпин.
— Вам! Ну конечно, вам! — воскликнул тщеславец и заговорщицки подмигнул. Мы же понимаем, вы специально взобрались на скалу, и такой ценой вы доказали нам, что, в сущности, мы ни на что, кроме хвастовства, не способны.
— Вот уж о чем, о чем, а об этом я думал меньше всего.
— Так мы вам и поверили, — протянул тщеславец. — Вы еще кричали: «Я вам докажу, я вам докажу!»
— Это же по другому поводу, — возразил Пыпин.
— По этому, по этому самому! — упрямо сказал тщеславец. — Вот и медаль у вас. «Скромнейшему из скромных». Мы читать не умеем, но догадываемся. В общем, вашу руку, дружище!
— Ну, если хочешь, — сдался Пыпин и неумело, потому что делал это впервые в жизни, пожал ладонь тщеславца.
— Спасибо вам, сердечное спасибо! — сказал тщеславец, продолжая горячо трясти руку Пыпина.
— Да ладно, чего там, — пробормотал Пыпин. — Подумаешь, делов-то.
— Какой он щедрый! Какой удивительно щедрый! — восторженно зашептали тщеславцы.
— Дети, учитесь доброте у этого дяди, — говорили женщины детям и показывали на Пыпина.
После этой церемонии тщеславцы пригласили нас погостить у них день-второй. Но Пыпин тревожно посмотрел на лесную чащу, окружавшую стоянку с трех сторон, поежился и сказал:
— Что-то домой захотелось. Страсть!
Я тоже считал, что пора возвращаться. Все дела на планете Скромной были удачно завершены. Тщеславцы стали скромными, а скромняги в меру скромны и в меру честолюбивы.
Мы попрощались с тщеславцами и зашагали по тропинке, протоптанной во время набегов к окраине города. Нас сопровождали недавние похитители Пыпина. На этот раз они шли в город с исключительно мирной целью. Им предстояло вступить в переговоры с правительством скромняг. Дипломатов одели в лучшие шкуры, и им приходилось проявлять нечеловеческие усилия, чтобы не важничать по старой привычке друг перед другом.
Наш отряд не прошел и сотни шагов, как я заметил, что Пыпин тайно показывает мне глазами, отзывая в сторону для секретного разговора. Я остановился, но, помня о недавней его ловушке, держал, как говорится, ушки на макушке. Пыпин приблизился ко мне почти вплотную и заговорщицки шепнул:
— А это, в общем-то, приятная штука.
— Какую штуку вы имеете в виду? — И я на всякий случай еще больше насторожился.
— Какую, какую, — проворчал Пыпин. — Ну эту… благодарность.
Я возликовал и, тотчас воспользовавшись удобным моментом, назидательно сказал:
— А это зависит от вас, Пыпин. Чем чаще вы будете делать людям добро, тем больше получите благодарностей.
— Ты меня не агитируй, не агитируй! Ишь обрадовался! Знал бы, ни за что не сказал, — рассердился хулиган не на шутку. — Думаешь, Пыпин уже готов? Спекся? А Пыпин будь-будь. — И он зашагал вдогонку за дипломатами.
Войдя в город, мы тепло распрощались со своими спутниками. Тщеславцы направились в президентский дворец, а я и Пыпин свернули на улицу, ведущую к нашему бумажному мосту, соединившему две братские планеты.
Страна скромняг неузнаваемо изменилась со дня исторического соревнования по пятиборью. Вокруг нас деловито сновали теперь уже видимые глазу скромняги и с легкой грустью, которая сопутствует расставанию с близкими людьми, спрашивали:
— Домой? К себе на Землю?
— Да уж пора, — чуточку виновато отвечал я за себя и за черствого Пыпина.
— Будет время, захаживайте к нам на планету, — говорили скромняги и добавляли с прямой дружеской улыбкой: — Захаживайте, и, может, проведем еще одно состязание. Теперь-то мы знаем, что такое настоящая скромность.
— А зачем ждать меня? У вас есть новые соперники, — отвечал я лукаво.
— Это кто же? — удивлялись скромняги.
— Тщеславцы, — пояснял я.
— Тщеславцы? Неужели они поскромнели? Ну, вы нам сказали приятную новость, — радовались скромняги. — И все равно мы не забудем вас, — говорили они Пыпину.
Скромняги относились к нему, точно к национальному герою, и ему это казалось смешным.
— Ну и дают, — шептал он, тыча в мой бок кулаком.
