Он помнит взрыв. Он помнит секунды внутри взрыва. Он мог управлять звуком руками. Он поднимал руку к току, и ток отвечал. Каждый раз, когда он приближался к проводам рукой, братья кричали громче. Ему нравилось видеть их страх. Он дразнил их, смотрел на них, вцепившихся пальцами в изгородь. Затем комната стала синей, спине стало жарко, белый взрыв, все побледнело и исчезло.
– Вы очнулись на полу в доме, – говорит психотерапевт. – Вы не знаете, сколько времени пролежали без сознания. Но наконец вы очнулись. Вы видите то, что перед вами?
– Да.
Он помнит ощущение прижатой к шершавому полу щеки. У него больше нет спины – а чего еще нет? Он не решается посмотреть, не хочет знать, чего еще лишился. Он смотрит на выход, на изгородь. Где мои братья? Они видели взрыв, они видели, как он упал, видели, как его тело загорелось. И все же они бросили его? Он помнит, что очнулся и снова заснул. Он посмотрел на улицу, солнце двинулось обратно, наступило раннее утро.
– К вам вернулось сознание. Вы очнулись. И обнаружили собаку. Она лежала на полу чуть в стороне. Вы подползли к ней, сейчас вы сидите на полу и держите собаку на руках, обнимаете ее. Вы помните это?
– Да.
Он помнит стыд.
Боль не страшна, он ее больше не чувствует, спины нет, но он утратил способность чувствовать что-либо другое. Только стыд. Он держит ее на руках, а солнце на огромной скорости проносится вверх и вниз, звезды самых разных форм глядят на маленький домик. Звуки леса, громкие, фальшивые, словно диссонанс, когда ломаются и выгибаются огромные конструкции, нежные ветра`, они появляются и исчезают, ели наклоняются и устремляются ввысь, звери подходят к дому, заглядывают внутрь и уходят дальше, он, всегда ощущавший себя лишь наполовину в этой реальности, словно видит себя самого со стороны. Сейчас он не только в центре себя, но и в центре вселенной. Он держит ее на руках, прижимает к груди, она холодная.
– Вы держите собаку, – сказала психотерапевт. – Вы держите ее и смотрите на нее. Вы ее видите?
– Да, – ответил Бенжамин.
– Что вы видите?
Он помнит, как баюкал ее, тихо, осторожно. Он помнит, что его слезы падали на ее лицо и казались ее слезами.
– Вы ведь видите не собаку? – говорит психотерапевт. – Кто сейчас перед вами? Это ведь маленькая девочка?
Вокруг домика закрутились миры, он смотрит в щелку на пролетающие мимо тысячелетия, смотрит вниз, на нее, малышку, привязавшуюся к нему с самого первого дня, он охранял ее, не только в тот день, но и всегда, он сидел там, на полу, держа в руках ее безжизненное тело, качал ее и плакал, потому что не справился с единственной задачей, для которой появился на этой земле.
– Вы ведь держите на руках свою младшую сестру?
Глава 24
00:00
Полицейская машина медленно пробиралась сквозь голубые ели, спускаясь по дорожке к дому. Бенжамин помнит это очень отчетливо, ведь он стоял на коленях на газоне, и ничего из произошедшего не укладывалось у него в голове: и этот полицейский автомобиль, и эти синие проблесковые маячки, все это было реальностью, требовавшей его участия, внешний мир хотел донести до него всю тяжесть его поступка.
Он помнит, что из машины вышли две женщины-полицейские. Он помнит, что мама отказывалась выпустить из рук Молли, чтобы они ее осмотрели. Они поговорили с папой, он помнит приглушенный звук их бормотания, папа рассеянно указал на Бенжамина, а потом они все подошли к нему, приближаясь с разных сторон. Он помнит, что обе женщины были очень добры к нему, они укрыли его пледом, чтобы он не замерз прохладной летней ночью, они задавали вопросы, они терпеливо ждали, но он не мог им ответить. Он помнит, что чуть позже приехал еще один полицейский автомобиль, а потом – «Скорая». За ней приехало очень много машин: минивен электрической компании и другие машины, все они остановились на спускающейся к дому дорожке. Люди заходили в лес, шли к трансформаторной будке, возвращались обратно. Незнакомые люди стояли на кухне, звонили по телефону.
Внезапно народу стало очень много. Это место, обычно такое пустынное, где никогда никого не было, кроме семьи, теперь кишело людьми, и всем он был нужен, своими вопросами все хотели превратить в реальность его преступление.
Он снова идет.
Из клиники в южной части города через мосты, через пустынные переулки Старого города, по набережным он прошел весь путь до самого центра города. Он шел до тех пор, пока не наступила летняя ночь, теперь он снова поднимается из метро по неработающему эскалатору, проходит мимо веранд ресторанов, на которых так часто выпивал с мамой. Приближаясь к двери маминого дома, он видит своих братьев, они ждут его.
– Ты плакал? – спрашивает Нильс.
– Нет, нет, – отвечает Бенжамин.
Они поднимаются по лестнице, прижимаются друг к другу в тишине тесного лифта. Табличку с именем мамы уже сняли. Такая бесчувственность сквозила во время общения Нильса с хозяином. Всего через несколько дней после того, как Нильс сообщил ему о смерти матери и о том, что они хотят разорвать контракт на аренду, тот прислал ему смс, в котором сообщил, что они обследовали квартиру и постановили, что в ней не «накурено», как выразился Нильс, описывая состояние квартиры, а «насквозь прокурено», и необходимо незамедлительно делать генеральную уборку. Квартиру следует освободить в кратчайшие сроки, именно поэтому братья и пришли сейчас сюда, ночью, за день до маминых похорон, чтобы забрать с собой последние воспоминания о маме; завтра здесь все будет вычищено и уничтожено.
Нильс открывает дверь, обходит все комнаты, зажигает свет, квартира начинает светиться. Мама покупала лампы из пятидесятых, расставляла их на полках, вешала на потолке, и сейчас все эти коричневые, желтые, оранжевые лампы окутывают квартиру таким светом, какой бывает на вечерней набережной в июне. Нильс и Пьер медленно бродят по квартире, собирая вещи, которые останутся им на память о маме, а Бенжамин так и стоит в коридоре. Он смотрит на братьев, наблюдает, как они неуверенно роются на книжных полках, выдвигают ящики стола; он вспоминает, как в детстве в пасхальный вечер маленькие мальчики в пижамах искали шоколадные яйца, которые папа прятал в квартире. Нильс достает с полки небольшую деревянную скульптуру. Пьер находит мамин фотоальбом и садится на пол в гостиной, его затягивает сразу же, он даже забывает об основной цели своего визита.
– Смотри-ка! – говорит он Нильсу, показывая какую-то фотографию. Нильс смеется и садится рядом с братом. Они сидят на полу в носках, словно дети во взрослых телах, словно они повзрослели против собственной воли; они с удивлением разглядывают свои детские фотографии, пытаясь понять, что на них происходит. Бенжамин идет на кухню. Пол хрустит под ногами, пятна от варенья сверкают при свете ламп. Маленькие приветы от мамы повсюду, следы зубов на острых, наточенных ножом карандашах. Кастрюли с белым дном, в которых десятилетиями пригорало молоко. Помада на каемке кофейной чашки, стоящей в мойке. Одинокая тарелка с остатками томатного соуса. Бенжамин открывает холодильник, желтая лампочка освещает кухонный пол, дверца заполнена лекарствами, маленькими бутылочками с обернутыми вокруг крышки инструкциями, белыми пластиковыми блистерами, кусочками фольги и красными треугольниками, похожими на сигнальные огни. Мамино присутствие везде; перебирая ее вещи, он чувствует угрызения совести за то, что делает это без ее разрешения. Он открывает морозилку. На каждой полке лежат порционные пирожки, отчаянная попытка братьев заставить маму есть. Они привезли маму в магазин, прошлись мимо лотка с замороженными продуктами, чтобы заинтересовать ее чем-нибудь, показали ей различные блюда. Она захотела только пирожки.
