Агентам в Бейруте приказали залечь на дно, избегать контактов друг с другом, спрятать рацию и не возвращаться в свои квартиры. «Они знали наши адреса, — вспоминает Якуба, — так что вся сеть могла мигом провалиться». В бейрутской мансарде получили новую радиограмму:
Ввиду ареста двух наших товарищей в Трансиордании и опасения, что на допросе они могут выдать секреты, решено эвакуировать обе ячейки, из Сирии и из Ливана… Существует также опасность ареста в Трансиордании Гамлиэля[9].
Гамлиэль уже находился в Аммане. Он пришел в назначенное место, в кафе, но там его поджидала не иорданская полиция, а Эфраим. Новый агент весь трясся, выглядел больным, но сумел рассказать, как все было.
Военнопленным велели встать в цепочку у ворот Мандельбаума и ждать перехода на иорданскую сторону. Очередной пленный подходил к столу, за которым сидел иорданский офицер: он задавал каждому несколько вопросов, вручал пачку сигарет и немного денег и подзывал следующего. Эфраим без затруднений прошел первым и стал ждать напарника за переходом, на иорданской стороне. Прошло несколько минут, полчаса. Рыжий парень все не показывался. Эфраим понял, что его жизнь в опасности, ведь если его друг пойман и подвергнется пыткам, то расскажет о втором шпионе и иорданцы станут за ним охотиться. От Израиля Эфраима отделяло несколько десятков ярдов. Всего несколько минут назад все было в порядке. Но хватило одной оплошности, одной секунды, чтобы начался кошмар. Пути назад не было. Путь был один — вперед, вглубь вражеской территории. Как и планировалось, Эфраим приехал на автобусе в Амман, нашел отель и стал ждать худшего.
Позже в Отделе спорили, что могло вызвать подозрение у иорданских пограничников. Кто-то предположил, что дело было в сирийском удостоверении Бокая: в то время между иорданцами и сирийцами были напряженные отношения, и у пограничников могла иметься инструкция задерживать граждан Сирии для последующего допроса. Высказывалось предположение, что в решающий момент агента мог подвести его арабский, несмотря на то что это был его родной язык; возможно, он слишком долго разговаривал на иврите. В конце концов, парню было всего девятнадцать лет, и он мог запутаться. Диверсант Рика, взорвавший яхту «Grille», друг детства Бокая по Дамаску, был твердо уверен, что все дело было в его внешности — агент совершенно не был похож на араба, его вообще нельзя было забрасывать: «Зачислять Рыжего в Черный отдел с самого начала было ошибкой».
В те недели поиск следа пропавшего агента превратился в главную заботу Отдела. Все чувствовали за него ответственность, каждый знал, что сам мог бы оказаться на его месте — и сможет в любой момент. Гамлиэль остался в Аммане и каждый день наведывался в кафе «Эр-Урдун» в надежде, что пропавший объявится. К нему на подмогу отправили Ицхака, прилетевшего в иорданскую столицу из Бейрута. Это был его первый полет на самолете.
Ицхак и Гамлиэль штудировали иорданские газеты и ловили в кафе любые слухи насчет еврейского шпиона. Обрывки долетавших до них разговоров передавались в Центр, а с ними и кое-какие важные сведения: в Иордании не было заметно ни большого количества вооружений, ни мер противовоздушной обороны. В стране стояли два иракских батальона, но они уже готовились возвращаться домой. Ничто не указывало на скорое возобновление боев.
Как выяснилось в дальнейшем, куда большую важность имели данные о хлынувшем в пустынное королевство потоке беженцев из Палестины. «Я провел в Аммане неделю, — писал впоследствии Гамлиэль, — бродя по пыльным городским улицам, бедным кварталам, беженским лагерям, и у меня сердце разрывалось при виде голых детей с раздутыми от голода животами, наводнявших жалкие закоулки». Агенты Арабского отдела были не сильны в идеологии, они просто смотрели на людей, вслушивались в их разговоры и докладывали обо всем, что видели и слышали. В те первые послевоенные дни они первыми поняли, что такое беженство.
Эти люди, предупреждал Гамлиэль из Аммана, не смирятся со своей потерей. В отличие от евреев, они не перейдут к нормальной жизни. Эти беженцы хотели во что бы то ни стало вернуться в Палестину и жить под арабским правлением. Они ненавидели не только евреев, но и иорданского короля Абдуллу, подозревая его в сговоре с евреями и презирая за неспособность их разгромить. «Они не желают жить в бесплодной Трансиордании, — писал Гамлиэль, — они убеждены, что лучше погибнуть в бою, чем расстаться с родиной». В этих донесениях начала лета 1949 года, несмотря на тревогу за пропавшего разведчика, проглядывает реальность конфликта, растянувшегося потом на десятилетия.
