И все-таки он умер — умер тихо, во сне, и так же тихоотправился на небо, где давным-давно ждала его Шарлотта.
Выключив ненужное теперь оборудование, врачи ушли, аГабриэла осталась в палате одна. Она молча смотрела на неподвижное, мертвоетело профессора и отказывалась верить в происходящее. Она даже снова села настул рядом, взяла его руку в свою и заговорила с ним так, словно он был жив имог слышать ее.
— Вы не можете так поступить со мной, — глотаяслезы, шептала она. — Вы мне так нужны… Не уходите, не бросайте меня одну.Вернитесь, пожалуйста, я прошу вас…
Но она знала, что все бесполезно. Профессор обрел покой; онушел в мир, где над ним были не властны беды, болезни и огорчения. Теодор Томаспрожил большую, полную самыми разными событиями жизнь длиной в восемь снебольшим десятилетий, и теперь больше не принадлежал ни земле, ни ей,Габриэле.
Он вообще никогда ей не принадлежал. Господь послал ей еголишь на короткое время. По ее мнению, слишком короткое, — но Бог рассудилиначе. Теперь профессор принадлежал только Ему и Шарлотте, и к ним он отправилсяв назначенный свыше срок.
И все же Габриэла не могла не чувствовать горечи. Как и все,кто когда-либо был ей близок, профессор ушел, оставив ее одну. Он ни за что еене осуждал, не злился, не сводил счеты. Все их отношения были окрашеныпониманием, дружбой и нежной, почти родственной любовью, которую они питалидруг к другу. Но даже несмотря на это профессор не задержался возле нее ни наодин лишний час, ни на одну лишнюю минуту. Он ушел, воспарил, вознесся куда-тов другой мир, перебрался в другое время и в другое место, где Габриэла уже немогла к нему присоединиться.
В палату заглянула сиделка. Она спросила, не нужно личто-нибудь, но Габриэла отрицательно покачала головой. Она хотела толькоодного: вернуть профессора, но это было невозможно, и Габриэла наконец понялаэто со всей жестокой беспощадностью и бесповоротностью. И, как ни странно, этамысль неожиданно помогла ей собраться. Габриэла вытерла слезы и встала.
— Нет, мне ничего не надо, все в порядке. Тогда сиделкаделовито осведомилась, как следует поступить с телом и не было ли у покойногокаких-нибудь особенных желаний.
— Я не знаю, — спокойно ответила Габриэла. —Мне надо уточнить…
Она действительно не знала и больше того — не знала, у когоможно об этом спросить. Быть может, у миссис Розенштейн?.. У профессора не былони семьи, ни детей, ни родственников — только соседи по пансиону, где он прожилпочти двадцать лет. Печальный финал долгой и интересной жизни. Огромная потерядля всех них, и в особенности для самой Габриэлы… Профессор научил ее многому,дал много ценных советов, наконец — заставил поверить в свои силы и помогпочувствовать себя настоящей писательницей. Как она будет без него?
Наклонившись к профессору, Габриэла в последний разпоцеловала его в холодеющий лоб и снова с пронзительной ясностью почувствовала,что его больше нет. Дух отлетел, осталась только бренная оболочка — дряхлая,пустая, никому не нужная. Того, что делало профессора профессором, больше небыло — перед ней лежал труп, похожий на все другие трупы.
— Передайте от меня привет Джо… — прошептала Габриэлаи, выпрямившись, медленно вышла из палаты. Почему-то она не сомневалась, чтопрофессор и Джо обязательно встретятся.
Лифт доставил ее на первый этаж, и Габриэла вышла в жаркоеиюльское утро. Солнце светило ярко и празднично, на небосводе не было ниоблачка, и его акварельная голубизна казалась глубокой и безмятежной. Самыеразные люди окружали Габриэлу, они выходили и входили в двери больницы,переговаривались, смеялись, и Габриэле это казалось странным, почти диким. Онаеще не осознала, что, несмотря на смерть профессора, которая произвелапереворот в ее душе, мир остался стоять как стоял. Жизнь продолжается для всех— в том числе и для нее. Габриэле вспомнился тот день, когда она былапринуждена оставить монастырь, и, стоя возле входа в больницу, Габриэла какнаяву слышала за спиной лязг монастырских ворот, навсегда отрезавших ее отпрошлой жизни.
. Она еще долго стояла там и пришла в себя, только когдадежуривший у дверей охранник, который уже некоторое время с подозрением на неекосился, подошел и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. В ответ Габриэлатолько отрицательно покачала головой. Нет, никто ничем не мог ей помочь.
Поблагодарив охранника, она медленно пошла по улице, держапуть обратно к пансиону. От денег мадам Босличковой у нее осталось большеполовины, но Габриэла не хотела ни брать такси, ни спускаться в метро. Онаникуда не торопилась, к тому же ей хотелось немного подышать свежим воздухом иеще раз вспомнить профессора.
И когда она прошла уже порядочный кусок пути, ей вдругпоказалось, что профессор Томас тоже шагает рядом с ней по залитым солнцемтротуарам. Значит, поняла Габриэла, он вовсе не покинул ее. Он оставил ей такмного чувств, слов, так много самых разных историй, что Габриэла просто не могласчитать его одним из тех, кто когда-то покинул ее, не оставив после себяничего, кроме горечи и боли. Да, рассудком она знала, что профессор Томас умер,но сердце твердило другое, и Габриэле стало легче на душе от сознания того, чтоон не предал ее.
Глава 10
Ко всеобщему удивлению, дела профессора Томаса оказались впорядке почти образцовом. Всем обитателям пансиона он казался человеком,обладающим порывистым и оттого — несколько неорганизованным характером.Габриэла предвидела, что им с мадам Босличковой придется, возможно, долгорыться в бумагах, прежде чем они выяснят последнюю волю профессора, Но их ждалсюрприз, вызвавший в обоих изрядное удивление. В отдельном ящике стола лежалааккуратная кожаная папка, в которой оказался запечатанный по всем правиламконверт с завещанием и несколько листков бумаги с инструкциями. Профессоржелал, чтобы ему устроили небольшую поминальную службу на открытом воздухе ичтобы над гробом обязательно прочли отрывок из поэмы Теннисона и небольшоестихотворение Роберта Браунинга, напоминавшие ему о Шарлотте, рядом с которойон и хотел быть предан земле. В записке также содержалось указание, какпоступить с корреспонденцией, которая была разобрана по алфавиту и содержаласьв огромном шкафу-картотеке в кабинете профессора, и сообщался шифр депозитнойячейки, которую профессор, оказывается, арендовал в одном из крупных банков вделовом центре города.
Информация была более чем исчерпывающей, и Габриэла с мадамБосличковой взялись за организацию похорон. От миссис Розенштейн, которая веласебя как безутешная вдова, не было никакого проку, но им очень помог Стив,который — как он сказал — хорошо помнил, как хоронили его отца. Он отыскалприличное и недорогое похоронное бюро, взявшее на себя все формальности, помогвыбрать гроб и венки и целыми днями пропадал в городе, курсируя междубольничным моргом, страховой компанией и местным отделением социальногообеспечения.
В день похорон все обитатели пансиона отправились наарендованном лимузине-катафалке на Лонг-Айленд, где была похоронена Шарлотта.Похороны, как и хотел профессор Томас, были очень короткими и скромными. Былиеще только кладбищенский распорядитель и протестантский священник, которыйсовершил над гробом сокращенный чин отпевания. Потом Габриэла прочла стихиТеннисона и Браунинга и — после некоторого колебания — свое собственноестихотворение, которое она посвятила профессору. Голос Габриэлы дрожал отпереполнявшего ее горя, и если бы не молчаливое присутствие Стива, которыйбережно поддерживал ее под локоть, она, наверное, разрыдалась бы. Стив вообщекак мог утешал и помогал им всем. Ему даже удалось реабилитировать себя вглазах мадам Босличковой.
