– Какая разница? – ору я, показывая на собственное белье – простое черное, без кружева, – которое практически не отличается от купальников других девушек. Я зашла по бедро и от холода закусываю губу.
– Может, и никакой, если ты женщина, но если…
Наверно, Леон заканчивает предложение, однако я не слышу. Внезапно я под водой и думаю лишь об острой боли в лодыжке.
Пронзительно вскрикиваю и хлебаю воду, соль обжигает горло; руки беспомощно машут, здоровая нога касается дна, другая тоже пытается нащупать землю, но от боли я снова теряю равновесие. Меня крутит и вертит, перед глазами мелькают море и небо. В отдаленном уголке мозга мелькает мысль, что я подвернула ногу. «Без паники», – говорит мозг, но уже поздно, я кашляю водой, глаза и горло щиплют, перевернуться и нащупать дно не получается, при каждом движении взрыв боли…
Меня хватают сильные руки; что-то задевает больную лодыжку, хочу закричать, но горло сжал спазм. Леон прижимает меня к себе; вцепляюсь в него, и он теряет равновесие, барахтается, наконец нащупывает дно и, крепко держа меня за талию, идет к берегу.
Голова страшно кружится, перед глазами все плывет. Не могу вдохнуть. Хватаюсь за его мокрую футболку, кашляю, из горла льется вода. Леон укладывает меня на гальку. Накатывает страшная усталость – как бывает, когда болен и не спишь всю ночь, – глаза закрываются сами собой.
– Тиффи…
Меня бьет кашель. Во мне полно воды – на мокрую гальку льются целые фонтаны, перед глазами плывет, голова свинцовая, едва могу ее приподнять. Где-то далеко, почти забытая, пульсирует болью нога.
Хватаю ртом воздух. Вода, наверное, закончилась, больше внутри просто не поместится. Леон убрал мне волосы с лица и осторожно надавливает пальцами на шею, что-то проверяя, потом заворачивает меня в жакет и растирает тканью руки; коже больно, я пытаюсь откатиться, он не пускает.
– Ничего, обошлось, – говорит.
Вижу его смутно.
– Ты, наверное, вывихнула лодыжку и наглоталась воды, но в остальном все хорошо. Постарайся дышать медленнее.
Стараюсь. За Леоном возникает озабоченное лицо Джонни Уайта Шестого. Он в брюках и поспешно натягивает свитер.
– Надо отнести ее в тепло, – говорит Леон.
– Можно в «Кроличий прыжок».
Меня снова рвет водой, и я без сил опускаю лоб на гальку.
– Я знаю тамошнюю управляющую. Она выделит комнату.
– Отлично.
Голос Леона совершенно спокоен.
– Сейчас я тебя подниму, Тиффи. Хорошо?
Голова гудит. Медленно киваю. Леон несет меня на руках. Дыхание успокаивается, голова ложится ему на грудь. Пляж вокруг расплывается; повернутые в нашу сторону лица, испуганные розовые и коричневые пятна на разноцветном фоне полотенец и пляжных зонтиков. Закрываю глаза – так меньше тошнит.
Леон вполголоса чертыхается.
– Сюда, – зовет откуда-то слева Джонни Уайт.
Визг тормозов и шум машин. Переходим дорогу. Леон тяжело дышит, его грудь вздымается и опадает под моей щекой. Мое дыхание наоборот становится легче – спазм в горле и странная тяжесть в легких немного ослабли.
– Бэбс! Бэбс! – кричит Джонни Уайт Шестой.
Оказавшись в тепле, внезапно понимаю, насколько я продрогла.
– Спасибо, – говорит Леон.
Вокруг суматоха. Я смущаюсь, хочу сползти с рук Леона и идти сама, в голове мутится, и я снова цепляюсь за него. Он спотыкается.
– Осторожнее.
Вскрикиваю. Лодыжка. Леон опять чертыхается, прижимая меня крепче, и моя голова снова оказывается у него на груди.
– Прости, прости, – произносит он, спиной поднимаясь по ступеням.
Вижу бледно-розовые стены с картинами в пафосных рамах с завитками и позолотой, потом дверь, потом Леон опускает меня на чудесную мягкую кровать. Перед глазами мелькают незнакомые лица. Среди них женщина в жилете спасателя; пытаюсь понять, давно ли она здесь.
Леон, поддерживая меня одной рукой, подкладывает под спину подушки.
– Можешь сидеть? – негромко спрашивает он.
– Я… – Закашливаюсь, перекатываясь на бок.
– Тихонько. – Убирает мне назад мокрые волосы. – Еще одеяла есть?
Кто-то накрывает меня толстыми колючими одеялами. Леон приподнимает меня еще выше.
– Будет легче, если сядешь.
Его лицо совсем рядом; на щеках пробивается щетина. Смотрит прямо в глаза. Его радужка мягкого темно-коричневого цвета, как шоколад.
– Пожалуйста, ради меня!
Приподнимаюсь на подушках и неуклюже подтягиваю одеяла окоченевшими пальцами.
– Горячего чая? – спрашивает он, оглядываясь, кого бы попросить.
Кто-то из незнакомцев исчезает за дверью. Джонни Уайта не видать. Надеюсь, он пошел раздобыть себе сухую одежду. В комнате по-прежнему столпотворение. Кашляю и отворачиваюсь от любопытных глаз.
– Ей надо отдохнуть. Можно попросить всех выйти? Да-да, не беспокойтесь… – Леон встает и выпроваживает всех из комнаты. – Мне надо провести осмотр.
Хор голосов предлагает помощь.
Друг за дружкой выходят.
– Прости, ради бога, – извиняюсь я, когда за ними закрывается дверь, и опять закашливаюсь.
– Не говори ерунды. Как ты себя чувствуешь?
– Замерзла. И слабость.
– Не заметил, как ты упала. Головой ударилась, не помнишь? О камень, например.
Скидывает туфли и садится по-турецки на постели. Я наконец замечаю, что он тоже промок до нитки и трясется.
– Черт, ты же мокрый насквозь!
– Убеди меня, что у тебя ниоткуда не течет мозговая жидкость, и я пойду переоденусь.
Слабо улыбаюсь.
– Прости. Нет, по-моему, не ударилась. Только ногу вывихнула.
– Вот и хорошо. А можешь сказать, где мы сейчас?
– В Брайтоне. – Оглядываюсь. – В единственном месте, кроме маминого дома, где я видела столько обоев в цветочек.
Закашливаюсь от длинного предложения, но оно того стоит – лицо Леона проясняется, на губах играет знакомая кривоватая улыбка.
– Будем считать, ответ правильный. А как твое полное имя?
– Тиффани Роза Мур.
– Не знал про второе имя. Роза. Тебе идет.
– Как ты можешь проверить, в своем ли я уме, если задаешь вопросы, на которые не знаешь ответа?
– Пожалуй, ты мне больше нравилась в виде утопленницы: вялая и смирная.
Леон наклоняется вперед, протягивает руку и касается моей щеки. Неожиданно и волнующе. Я моргаю, а он пристально вглядывается мне в глаза, что-то в них изучая.
