Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Для Джорджианы явилось тяжелым ударом, когда собственное тело стало демонстрировать признаки того, что способно выносить ребенка. Оно предало ее, как уже сделали Эдмунд и ее отец. За короткое время ее жизнь подверглась череде таких серьезных изменений, что временами казалось, она знает, каково это — пережить землетрясение. Не осталось ни клочка твердой земли, на котором она могла бы стоять. Некуда бежать, чтобы укрыться от огромных тяжелых валунов, сыплющихся на нее и угрожающих расплющить ее жизнь.
— Так что твоей вины здесь нет, — твердо произнес Эдмунд. — Ты вела себя так по незнанию.
Она ощутила огромный прилив нежности к нему и едва сдержала порыв пожать ему руку. Хорошо, что она так крепко ухватилась за одеяло, — это убережет ее от совершения безрассудных поступков и сохранит благопристойность.
— Теперь перейдем ко второй проблеме, — продолжил Эдмунд рассудительно, стараясь не показать внутреннее волнение. — Выделив голосом личное местоимение, ты тем самым намекнула, что я тебя своим лучшим другом не считал.
Вот черт! Следовало бы предвидеть, что он обратит на это внимание и захочет обсудить.
— Но так ведь оно и было, разве нет? Тогда я этого не поняла, потому что была совсем глупенькой, но позднее осознала, что ты меня просто терпел, поскольку тебе было скучно, а родители не разрешали общаться с другими детьми…
Эдмунд резко выбросил вперед руку, но прикосновение его пальцев к ее губам, чтобы заставить замолчать, оказалось на удивление нежным.
— Все было совсем не так, — твердо возразил он. — Ты действительно была моим лучшим другом, Джорджи. Моим единственным другом.
Он, похоже, говорит искренне.
— Но очень скоро ты меня забыл, не так ли?
— Не так. Совсем не так.
— Ах, перестань…
— Воспоминания о последнем дне, проведенном вместе с тобой, о том, как ты принесла мне бабочек… — Он покачал головой и моргнул, точно пытаясь собраться с мыслями. — Нет, вообще-то, тогда был не последний раз, когда я тебя видел. Это случилось в тот день, когда меня услали прочь. Я мельком увидел тебя в окно кареты. Ты махала мне.
— А ты не помахал мне в ответ.
— Нет, помахал. Просто ты не заметила.
— Ничего подобного.
— Вид у тебя был такой, будто ты плакала. Потом я подумал, что это невозможно. Джорджи не плачет, она сильная. Забавно, что, увидев тебя с глазами на мокром месте, я почувствовал облегчение. Потому что это означало, что ты будешь тосковать по мне так же сильно, как и я по тебе.
Джорджиана недоверчиво покачала головой:
— Нисколько ты по мне не тосковал. Ты забыл обо мне, стоило только уехать из Бартлшэма.
— Ты заблуждаешься. Я очень сильно по тебе тосковал. Мне было больно, очень больно, что ты не сдержала своего обещания писать мне.
— Что? Но я же писала! Я не нарушала никаких обещаний! — Мысленно она застонала, недовольная тем, как нескладно выражает свои мысли. — Зачем ты все передергиваешь? — гневно зашипела она. — Я сдержала слово. Это ты ни строчки не прислал мне в ответ.
— О нет, я тебе писал, — возразил Эдмунд. — Каждую неделю. Даже не получая ответа, я продолжал писать в надежде, что письма от тебя задерживаются… из-за плохой погоды или иных обстоятельств.
— Что?
Эдмунд продолжил говорить, и его губы кривились от горечи.
— Потом я решил, что ты, должно быть, слишком занята верховой ездой, или плаванием, или рыбалкой, поэтому тебе не хочется сидеть и писать мне. Я старался оправдать тебя, напоминал себе, что ты не из усидчивых. Она, конечно, пришлет мне поздравление с Рождеством, убеждал я себя. Но праздник пришел и прошел, а от тебя по-прежнему не было ни строчки, и я ел свой рождественский обед в одиночестве, вдали от всех, кого знал, гадая, отчего ты стала такой… — он резко втянул в себя воздух, — такой жестокой.
— Все было совсем не так, Эдмунд! Я писала тебе.
— А потом настал день моего рождения, — продолжал он, будто она ничего не сказала. — От тебя ничего. Я занимался составлением нового письма тебе и тут сообразил, что просто перечисляю всех обитателей дикой природы, встреченных мной на островах. Вдруг меня осенило: должно быть, мои послания кажутся тебе жутко скучными, и ты решила на них не отвечать. Поскольку не знаешь, что сказать, чтобы не обвинить меня в занудстве. Хотя обычно ты не умела притворяться.
— Нет, — возмутилась Джорджиана. — Я никогда не сочла бы твои письма скучными, Эдмунд. И никогда не считала тебя занудой. Ты ведь и сам это понимаешь, правда? Ты же такой умный! Всегда подмечаешь то, на что другие не обращают внимания. Например, разницу между жуками, которых мы ловили в лесу. Другие люди просто… раздавили бы их, даже не заметив. И я тебе писала. Чаще раза в неделю. Поначалу…
Он угрюмо кивнул:
— Да, полагаю, так и было. Поначалу. А потом сдалась, не так ли?
— Ну да, я решила, что ты позабыл обо мне. И начала думать, что, вероятно, прежде ты лишь терпел мое присутствие рядом, поскольку болел, и тебе было скучно.
— Нет! — страстно воскликнул он. — Все было совсем не так.
— А как же тогда? — Джорджиане вдруг показалось, что на нее снова обрушилось землетрясение. — Если ты писал мне… — Заметив, каким напряженным сделалось лицо Эдмунда, она поспешно поправилась: — То есть, я хочу сказать, куда же тогда девались твои письма? А мои? Если ты их не получил… Ах! Свои я отдавала отцу для отправки. Хочешь сказать, что он… что он оставлял их у себя? Все до единого? — Джорджиану будто с силой ударили в живот. Неужели папа предал ее еще и в этом?
— За это я поручиться не берусь. Знаю только, что всю корреспонденцию, приходящую к нам на остров, получал мой наставник. И ему же я передавал свои письма для отправки.
— Значит, он и виноват! По-другому и быть не может. — Она облегченно вздохнула. — Но… зачем бы он стал так поступать?
— Очевидно, потому, что получил такие распоряжения.
— Что? Почему? Зачем кому-то понадобилось заставлять тебя страдать? И меня? Бессмыслица какая-то.
— Наоборот, тут отлично прослеживается смысл, Джорджи. Сама подумай. — Эдмунд подался вперед. — Неужели не помнишь, как отреагировала миссис Балстроуд, обнаружив нас в моей постели с опущенным пологом?
Джорджи содрогнулась.
— Она назвала меня потаскухой, а я тогда даже слова такого не знала. Его смысл открылся мне много позже. — Когда Уилкинз довел горничную до беды. Потом, из сыпавшихся на бедняжку оскорблений, когда ее выгоняли, Джорджи заключила, что потаскуха — это девушка, раздвигающая ноги на конюшне, чтобы мужчина мог воспользоваться ею, точно обезумевшее чудовище.
— Я слышал, как экономка бранила тебя, но тогда эта ситуация показалась мне забавной. Я лишь недавно узнал, — смущенно продолжил он, — что она обо всем рассказала моей матери. А та, в свою очередь, предприняла меры, чтобы… разъединить нас.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
